Варвара Шихарева - Чертополох. Излом
— Столкновение с разбойниками не имеет отношения к Мэлдину, — накопившаяся за эти дни усталость теперь взяла надо мною вверх — свинцовой волной она разливалась по всему телу, а потому на замечание Смиллы я ответила едва заметным пожатием плеч, но Старшая не сказала еще своего последнего слова.
— Напрямую не имеет, но приехавший за своей суженой Рэдлин живописал твой подвиг во всех красках — невеста едва не начала его ревновать. Вы разминулись всего на пару дней, а я, если б сразу поняла, с кем имею дело, не задавалась бы вопросом, как вы с Моридом решились на это безумие.
— Рэдлин — болтун, а ждать все равно было нельзя, — воспоминание о кромлехе заставило меня поежиться от внезапно накатившего озноба, а Смилла покачала головой.
— Да, времени действительно не было. Еще пара жертв — и демон обрел бы свободу. А человеческую кровь он, судя по всему, научился выпрашивать у Ольжаны мастерски.
На этих словах мы дошли до выделенных нам прежде комнат: Мирна тут же кинулась к Рудане — послушница уже привела ее с прогулки, и теперь играла с девчушкой в куклы, а я, не найдя Морида, вопросительно взглянула на все еще стоящую в дверях Смиллу.
— Что с ним?
— Я велела перевести его в храмовую келью — это несколько нарушает устои, но теперь Мориду следует находиться как можно ближе к средоточию сил Милостивой, — спокойно ответила Матерь, и развернулась, чтобы уйти, но я, мгновенно забыв об усталости, бросилась за ней.
— Вы его вылечите? Я могу чем-то помочь? — сама не своя от охватившего меня волнения, я схватила Смиллу за руку, но она не обратила внимания на эту дерзость. Лишь грустно качнула головой.
— Он умирает, Энейра. Все кончено.
— Но почему? Ему ведь ненадолго становилось легче?
Споря со Старшей, я нарушала все, принятые в святилищах, устои, но и смириться с вынесенным «Карающему» приговором так просто не могла. Морид — борец по природе, он справится с насланной болезнью, если только ему не откажут в помощи…
Очевидно, все эти мысли ясно отразились на моем лице, потому что Смилла, наградив меня долгим и печальным взглядом, грустно вздохнула.
— Никто не отказывает Мориду в помощи, но все, что мы можем теперь сделать для него — лишь на время утишать боль и молиться. Пойми, он был обречен с самого начала, ведь из-за проклятия, наложенного на него тварью, он должен был сам стать такой же нежитью. И если бы Морид, вступая с ней борьбу, по-прежнему думал о мести, так бы и вышло. К счастью, им руководили не обида или жажда расплаты, а желание защитить вас с Мирной — именно поэтому проклятье пало лишь на его тело, не тронув душу. Он останется человеком — до самого конца, и Аркос не будет иметь над ним власти.
Каждое, произнесенное Смиллой слово, казалось, тут же обращалось камнем, что тяжким грузом ложился на плечи, но я все же нашла в себе силы распрямиться.
— Если мне будет позволено, я буду с Моридом все то время, что ему осталось… Мне ведомы травы, способные утишить боль… Я…
— Не продолжай, — Матерь подняла руку, заставив меня замолчать, и вновь покачала головой, — Я не могу отказать тебе, но должна предупредить — нож показал мне не только прошлое, но и грядущее. В плату за оказанную Хозяином Троп помощь тебе надо будет пройти по самому краю обрыва, по лезвию ножа… И я не знаю, хватит ли у тебя на это сил. Уедешь сейчас — и приготовленной Седобородым тропы удастся избежать. Подумай…
Несмотря на это увещевание, с ответом я не медлила.
— Уже подумала, Матушка. Я остаюсь.
Римлон
Десять дней спустя
После долгих дней ненастья солнце ненадолго вернуло себе власть — оно прогнало сырость и холод, вновь напоминая об ушедшем лете.
Вот только сидящему на сливовой ветви ворону яркий блеск лучей пришелся не по вкусу — сердито встопорщив перья, вестник Седобородого хрипло каркнул, всполошив тем самым чирикающих о каких-то своих важных птичьих делах воробьев.
Серая братия немедля перебралась подальше от сердитого соседа, а ворон, проводив их внимательным взглядом, вновь повернулся к небольшому окну, выходящему аккурат в принадлежащий святилищу сад. Сквозь забранные в частый свинцовый переплет стеклянные шарики было невозможно разобрать, что происходит в храмовой келье, но старая птица обладала терпением и мудростью, и таки дождалась своего.
Дрогнув, отворилась одна из тяжелых створок — стоящая у окна молодая, русоволосая женщина в одеянии жрицы взглянула на по-летнему синее, безоблачное небо и, повернувшись, сказала куда-то в глубину комнаты.
— Сегодня прекрасный день, Морид — так солнечно и тепло. Даже не верится, что скоро зима.
— Я хочу посмотреть, — голос ответившего ей мужчины прервался хриплым кашлем, и жрица немедля отошла от окна, но вскоре вернулась, и уже не одна.
Опирающийся на ее плечо мужчина более всего напоминал скелет, обтянутый посеревшей, покрытой струпьями и язвами кожей. Полотняные бинты полностью укутывали его кисти и запястья, на свежей перевязи, что виднелась в вырезе рубахи, уже проступили алые и желтовато-зеленые пятна — более всего Морид походил на восставшего из могилы варка, а о его истинном возрасте теперь напоминали лишь темные, еще не тронутые сединой, волосы да по-прежнему яркие глаза.
Чуть нагнувшись вперед, «Карающий» жадно смотрел на залитые солнечным светом стволы деревьев, на посыпанные песком дорожки меж укрытых опилками и укутанных рогожей розовых кустов, и каждый его вдох сопровождался тяжелым надсадным хрипом.
Наконец, Морид отвернулся от окна и, посмотрев на свою бессменную сиделку, сказал:
— Действительно хороший день. В такую погоду сидеть в четырех стенах грех — ты бы прогулялась, Энейра. Тени под глазами тебе не идут, а компания из меня сейчас преотвратная. Я похож на ту высохшую яблоню в саду — только скрипеть и могу.
Жрица, все еще глядя на сад, отрицательно качнула головой:
— Это не так. Мне хорошо с тобой.
— Ложь во спасение? — улыбка опершегося об оконную раму «Карающего» вышла горькой, — Лучше не надо. Я все прекрасно понимаю, и твоя жалость…
Предложения он так и не закончил — осекся на полуслове — потому что Энейра, повернувшись, подняла голову вверх и прошептала.
— Это не жалость…
Слеза скатилась по ее щеке, словно бы противореча сказанному, и Морид осторожно стер соленую влагу кончиками пальцев. А после, сам того не ожидая, притянул Энейру к себе и, склонившись, коснулся ее губ своими.
Она не отстранилась.
Ворон, решив, что увидел достаточно, слетел с ветки, и, тяжело взмахивая крыльями, поднялся высоко в небо. Все идет, как должно — совсем скоро Энейра Ирташ покинет Римлон, чтобы в придорожной корчме встретиться с посланцами амэнского князя, которые везут своему князю одного очень необычного и злого беркута.
