Варвара Шихарева - Чертополох. Излом
Мирна от таких отповедей краснела словно маков цвет, я — просто сердилась, но «Карающий» все одно оставался при своем, и, положа руку на сердце, понять его было несложно. Еще совсем недавно полному сил, спокойно командующему делами на заставе воину было тяжко смириться с собственной беспомощностью и тем, что даже в мелочах ему теперь приходилось полагаться на нас, ведь порою у него не хватало сил даже для того, чтобы удержать в разъедаемых болезнью пальцах кружку. И хотя его недовольство выражалось не в озлобленности, а в полушутливом ворчании, мне от его подколок становилось только горше. Мирна же, напротив, испытывала облегчение, когда ее услуги отвергались — на раны Морида она смотрела с плохо скрытым ужасом, и, очевидно, действительно опасалась того, что «Карающий» может обратиться в какую-нибудь нежить.
Самой же младшей нашей спутнице все было нипочем — Рудана чувствовала себя вырвавшейся на волю пташкой. Девочка ничего не боялась, и радовалась как самому путешествию, так и любым, подмеченным в дороге мелочам, будь то ярко-алые ягоды рябины, скачущая по ветвям белка или встреченный нами на лесной тропе заяц-русак.
Поскольку проходящий мимо Римлона торговый тракт делал приличный крюк в сторону, хорошо знающий эти места Морид предложил ехать напрямик — по едва заметным тропам. Так мы и поступили — на привалах варили похлебку из захваченных бережливой Мирной припасов, спали в лесу, у костра, тесно прижавшись друг к другу на подстилке из собранного лапника.
«Карающий» проявил характер и здесь: в первую такую же ночевку он возжелал спать отдельно от нас, с другой стороны костра — мол, от него из-за укуса твари несет, как от покойника. Спорить с Моридом оказалось бесполезно — он таки настоял на отдельном месте для себя, но ночью, я, проснувшись, увидела в тусклом свете от постепенно затухающего костра, что «Карающего» просто трясет от холода. Зубы Морида выбивали настоящую дробь, и я, решив положить конец этому самоистязанию, подбросила в костер хвороста и без лишних слов перебралась под плащ к «Карающему», прижалась к нему всем телом, норовя согреть, и тут же получила сердитое:
— Марш отсюда — пожалей мою честь!
— Я на нее и не покушаюсь.
— Ты меня ее лишаешь! — немедля возмутился Морид и грубо добавил, — Провести ночь рядом с молодой, симпатичной женщиной и не переспать с ней — да меня на заставе все ратники засмеют!
— А мы им ничего не скажем, — заговорщицки ответила я, еще теснее прижимаясь к нему под плащом. На бабника Морид не походил ни речами, ни ухваткой, а подобными шутками мог отогнать разве что Мирну… «Карающий» же, поняв, что его хитрость не удалась, не стал пускаться в дальнейшие споры, а молча притянул меня к себе, и еще шесть ночей мы провели точно так же…
И вот теперь ворота Римлона приближаются к нам, с каждым шагом, и остается только молить Милостивую о том, чтобы наша поездка не оказалась напрасной.… Впрочем, привратницы здесь оказались много приветливей к нежданным гостям, чем в недоброй памяти Мэлдине. Узнав, что мы просим у Римлона укрытия и защиты, а наш спутник стал жертвой черного колдовства, одна из них немедля помчалась за здешней Матушкой — именно так они называли свою старшую — а вторая, сочувственно щебеча, немедля стала помогать Мориду спешиться. Исходящие от жриц тревога и сочувствие не были притворными, а их мысли и чувства не скрывались щитами — это вселяло определенную надежду, но после Мэлдина я, оказавшись в незнакомом месте, не чувствовала себя спокойно. Впрочем, отогнав ненужные сейчас подозрения и страхи, я решила, что все решит знакомство со здешней Матерью.
Дом для паломников в Римлоне оказался, по сравнению с Дельконским, совсем небольшим, но внутри был устроен очень похоже — во всяком случае, доставшиеся нашей компании смежные комнаты, за исключением кроватей, ничем не отличались от привычных для Крейга. Деревянная обшивка стен, строгая, но не мрачная обстановка… А вот узкие деревянные ложа были укрыты стегаными одеялами с бахромой по краям — их веселая пестрота, более уместная в сельской хате, вызывала вначале недоумение, а потом странное ощущение домашнего уюта — словно после долгих скитаний ты наконец-то добрался до родного крова.
Рудана, осмотревшись, немедля выразила свой восторг по поводу новой обители, но не успела Мирна вызволить свою неугомонную сестренку из вороха платков, как дверь в наше пристанище широко распахнулась, и в комнату ураганом ворвалась жрица в облачении Старшей. Беловолосая и белокожая, словно отмытая до полной бесцветности дождями, еще не старая женщина походя окинула нас с Мирной быстрым взглядом, и, не найдя следов черной порчи, без лишних слов устремилась в вторую комнату — там, на одной из постелей, прислонившись к обшитой досками стене полулежал-полусидел «Карающий».
На какой-то миг воцарилась совершеннейшая тишина, а потом жрица возмущенно выкрикнула:
— Морид, песий сын! Во что ты на этот раз ввязался, кровь лихорадочная? Что я теперь скажу почтенной Дероне? А ведь она, уходя на покой, просила — присмотри, Смилла, за этим малохольным щенком. Найдет он приключение на свою сумасшедшую голову!
Тихо ойкнув, Мирна поспешила заткнуть сестренке уши, а я рискнула последовать за разъяренной, судя по выражениям, Старшей, и увидела чудную картину.
Жрица стояла аккурат посреди комнаты, грозно уперев руки в начавшие полнеть бока — ни дать ни взять, Кветка, ругающаяся у колодца с сельскими кумушками — и сверлила Морида сердитым взглядом. Тот же, казалось, нимало не смутился таким приемом — сев ровнее, он покорно склонил взлохмаченную голову, сказав:
— И тебе не хворать, почтенная Смилла. Благословишь?
— Скажи вначале, с чем столкнулся — твоя кровь гниет прямо в жилах, — перестав браниться, точно базарная торговка, Старшая мгновенно подобралась, став сосредоточенной и серьезной, а я уловила исходящую от нее силу. Не такую, какая была у Ольжаны, а иную — тягучую, словно мед, и тяжелую, темную… Но это была не холодная темнота ночи, а чернота вспаханной по весне, готовой принять зерно и напитать его своими соками, земли.
Морид же не замедлил с ответом:
— С тварью, из Аркоса, Матушка Смилла.
— Что? — изумленно вопросила Старшая, но тут же, прервав себя на полуслове, покачала головой, — То-то от тебя несет, словно от трупника разрытого… Благословлю, Морид, как не благословить.
Произнеся эти слова, жрица сняла с шеи один из многочисленных оберегов, подошла к «Карающему» и, приложив испещренную рунами пластинку к голове Морида, прочла короткую, подходящую к такому случаю, молитву. Затем она приложила оберег к его губам, начертила отвращающий зло знак, и лишь после этого удовлетворенно кивнула.
