Дэвид Дрейк - Щит судьбы
— Мы не подчинимся вавилонской блуднице!
И другие фразы, гораздо более грубые, в том же роде.
Антонина не обращала внимания. Ни в коей мере. Она бы не приняла их сдачу в плен, даже если бы они и предложили это. Поэтому она весело ждала несколько минут перед тем, как приказать гренадерам начать действовать. Для отчета она все-таки удостоверилась, что монахи сами призвали свою судьбу.
Она напевала себе под нос, пока гренадеры загоняли монахов внутрь огромного монастыря.
— Она пришла назад! Она пришла назад! Шлюха вернулась! — Антонина тихо посмеивалась, когда саперы устанавливали заряды.
— Ну вот, Александрия! Судный день настал!
Антонина смеялась сдавленным смехом, когда стены обрушились.
— Вот как пали праведники!
Глава 34
Антонина встала до рассвета, хотя обычно в это время еще крепко спала. Но она была нацелена продолжать установление власти империи, не позволяя оппозиции ни на минуту вернуть равновесие.
Ее слуги суетились вокруг, готовя завтрак и одежду. Когда пришло время надевать доспехи, Антонина развеселилась, видя, как горничная смотрит на кирасу.
— Признаю: штука непристойная, — Антонина рассмеялась.
Она подошла и осмотрела кирасу, лежащую на обитой материей скамейке у дальней стены спальни. Передняя часть имела две внушительные выпуклости, выступающие вверх.
— Слава о моих размерах разнеслась во все концы, передаваясь из уст в уста, еще до того, как мастер закончил выливать формы.
Потом она добавила твердым голосом:
— Мои сиськи на самом деле не такие большие. — Горничная с опаской посмотрела на нее, неуверенная в том, как отвечать. Девушка только что начала прислуживать Антонине. Обычная горничная Антонины заболела во время морского путешествия, и эту девушку быстро отыскал старший из слуг Антонины Губазес. Она раньше прислуживала бывшему хозяину дворца.
К моменту появления отряда Антонины осталось только несколько старых слуг. После разрушения морских сил, которые попытались заблокировать вход в гавань, бывший владелец убежал из Александрии. Это был грек благородного происхождения, который имел тесные связи с группировкой Павла и Амброза. Очевидно, он решил, что осторожность важнее доблести. Он переждет бурю в своей усадьбе в далеком Оксиринхе.
Антонина думала о господине благородного происхождения, когда горничная помогала ей надевать доспехи. Нет, не столько о нем самом, ведь она даже не знала его имени, а о том, что он представлял. Он не был единственным, кто поступил так. Очень большая часть греческой аристократии сделала то же самое.
К тому времени, как она застегивала перевязь, на которой висел кинжал, в чем помощь горничной совсем не требовалась, Антонина приняла решение. На самом деле два решения. Возможно, три.
Во-первых, никаких последствий для аристократов, которые отошли в сторону и оставались нейтральными во время сражения, не будет. Даже для тех, кто сразу же сбежал. Она просто пыталась установить твердый контроль империи над городом. Многие — большинство — ортодоксальной греческой аристократии, в особенности в Александрии, останутся враждебными к династии, независимо от того, что она сделает. Пока эта враждебность остается приглушенной — шепот в гостиных, а не восстания на улицах — Антонина будет ее игнорировать.
Во-вторых, менее важное решение, следующее из первого — она даст указания Губазесу проверить, чтобы дворец остался в первоначальном состоянии после того, как она отсюда съедет и устроится во дворце префекта. Нового префекта официально разместили там прошлым вечером. Никто не оказал сопротивления и не высказал возражений. Его предшественник, вместе со свергнутым патриархом Павлом убежали в ту часть Никополиса, где размещались военные, чтобы находиться там вместе с Амброзом и его армией.
Антонина тихо фыркнула. Когда аристократ наконец приползет в свой дворец, он с удивлением обнаружит, что его не разграбили и вандалы тут не зверствовали. Конечно, эта новость не вызовет его расположения к империи. Но, может, сам факт усилит его намерение не поднимать головы.
А это уже достаточно хорошо.
Наконец небольшой вопрос, но…
Антонина повернулась к горничной и осмотрела девушку. Под ее взглядом девушка скромно потупилась.
«Египтянка. Двадцати нет. Из Фаюма, готова поспорить. Хорошо говорит по-гречески, но акцент ни с чем не спутаешь».
— Как тебя зовут? — спросила Антонина.
— Кутина, — ответила горничная.
— Ты монофизитка?
Кутина в удивлении подняла глаза. Антонина заметила скрытый в них страх.
Она успокаивающе махнула рукой.
— Для меня это ничего не значит, Кутина. Я просто… «Хочу знать, кому ты готова служить. Египетская монофизитка из Фаюма. Да».
Она перешла с греческого на родной язык девушки. Антонина бегло говорила на коптском, хотя долгое проживание в Константинополе добавило в него небольшой акцент.
— Я сегодня уезжаю отсюда, Кутина. Моя обычная горничная не скоро поправится. На самом деле я намерена отослать ее в Константинополь к ее семье. Поэтому мне требуется новая горничная. Ты не хотела бы занять это место?
Кутина все еще смотрела на нее неуверенно. Очевидно, вопрос о религиозной принадлежности вывел девушку из равновесия. Преследования Павла были жестокими.
— Я предпочту монофизитку, Кутина, — Антонина улыбнулась и похлопала рукой по тяжелой кирасе. — Знаешь ли, я не ношу эту гротескную штуку для защиты от еретиков.
Кутина начала улыбаться в ответ.
— Вы очень знамениты, — тихо сказала она. — Я испугалась, когда вы пришли. — Ее глаза переместились на кинжал, пристегнутый к талии Антонины. — Мы все слышали о вашем кинжале, даже здесь в Александрии.
— Он всегда использовался только против предателей.
— Я знаю, — кивнула Кутина. — Тем не менее… — Внезапно все колебания улетучились.
— Я буду очень рада. — Теперь она светилась от счастья. — Это будет так здорово! Вы отправляетесь сражаться против малва, все так говорят. Я тоже смогу поехать с вами?
Теперь пришел черед Антонины удивляться. Она намеревалась оставить девушку у себя только пока находится в Александрии. Но, увидев готовность на лице Кутины, задумалась. Очевидно, молодую египтянку не волновал риск. Врагом всей жизни девушки была скука, а не опасность.
Таких врагов Антонина хорошо помнила из своего девичества. Во-первых, скуку. Во-вторых, безжалостный, изматывающий, тяжелый труд женщины, родившейся в среде египетских бедняков. Кутина, вероятно, оставила Фаюм в поисках лучшей жизни в Александрии и обнаружила, что заменила крестьянский труд нудной и тяжелой работой прислуги в доме.