Дэвид Дрейк - Щит судьбы
Обзор книги Дэвид Дрейк - Щит судьбы
Это — наша с вами история. История НАШЕГО мира.
Но — в это же время на севере Индии сформировалась и другая Империя. На их стороне — оружие будущего, богатства прошлого и неудержимое стремление к власти. Их ведут те, кого люди всегда считали БОГАМИ. Земля ПОЧТИ покорена, на их пути — лишь один человек. И лишь одному человеку под силу остановить шествие ЗЛА.
Он — человек, возведший войну в ранг искусства. Человек, чье призвание — командовать. Приказ прост — сражайся и умри!
И это — история Велисария. История расцвета и гибели великих ИМПЕРИЙ. История противостояния величайшего полководца прошлого — и супероружия будущего.
История о том, как ВОЗМОЖНОСТЬ становится РЕАЛЬНОСТЬЮ!
Дэвид Дрейк, Эрик Флинт
Щит судьбы
Посвящается Дональду
ПРОЛОГ
Фотий нервничал. Он впервые появился на публике после провозглашения его императором Рима, и в самое ближайшее время ему должны были представить персидского посла.
— Мамуля, он обязательно сделает какую-нибудь подлость! — предсказал император.
— Тихо! — прошептала императрица-регентша. — И не надо называть меня мамулей. Это неподобающее обращение.
Император посмотрел снизу вверх на высокую императрицу-регентшу, его новую мать, с надменным видом восседающую на соседнем троне. Встретившись с взглядом ее холодных черных глаз, он быстро отвернулся.
Фотий всегда нервничал в присутствии новой матери. Даже несмотря на то, что настоящая мать говорила ему: эта, новая, — его друг. Нет, императора не обманешь. На самом деле императрица-регентша Феодора совсем не была приятным человеком.
Императрица-регентша склонилась к нему.
— А почему ты считаешь, что посол сделает какую-нибудь подлость? — прошептала она ему на ухо.
Император нахмурился.
— Ну… потому что папа разбил персов. Да еще так! — Затем, опомнившись, император добавил: — Я имею в виду моего… предыдущего отца.
Император виновато посмотрел направо на нового отца, который стоял неподалеку. Встретился с невидящим взглядом пустых глазниц и отвернулся. Очень быстро. Даже его настоящая мама никогда не называла Юстиниана «приятным человеком».
— И не вздумай называть его «папулей», — кивая на Юстиниана, прошипела Феодора. — Это тоже неподобающе, даже если он и является твоим усыновителем.
Император сжался на троне. Чувствовал он себя отвратительно. «Как все запутано! Ни у кого не должно быть столько мам и пап!»
Он стал вертеть головой, надеясь увидеть своих настоящих родителей. Это бы его немного успокоило.
Он знал: они должны стоять где-то поблизости, среди других высокопоставленных лиц Римской империи, собравшихся при дворе. Императрица-регентша опять зашипела на него:
— Прекрати вертеться! Императору не подобает так себя вести!
Император замер на троне. Наблюдая за торжественной процессией, он нервничал все больше и больше. К нему приближался персидский посол — медленно шел по длинному коридору, оставленному расступившимися подданными.
Император заметил, что персидский посол смотрит на него. И все на него смотрят. Тронный зал был до отказа заполнен официальными лицами, прибывшими со всех концов Римской империи. И все они смотрели на императора. Большинство ему не нравились, и они действительно не были приятными людьми — судя, по крайней мере, по замечаниям его родителей, которые ему доводилось слышать. Всех четверых родителей. Они постоянно спорили. Не спорили всего лишь о нескольких вещах. Одной из них являлась лживая природа официальных церемоний.
Теперь посол находился совсем близко. Он оказался довольно высоким мужчиной, стройным, цвет его кожи был слегка темнее, чем у большинства греков. На лице выделялся большой орлиный нос и острые скулы, короткая квадратная борода подстрижена по персидской моде.
Для официального представления императору посол оделся в костюм персидских господ благородного происхождения. Седые волосы практически полностью закрывал расшитый золотом традиционный головной убор — тюрбан. Туника напоминала римскую, правда, рукава доходили до запястий. Брюки закрывали большую часть красных кожаных сапог.
Заметив ярко-красные носки сапог посла, император опять почувствовал себя несчастным. Он вспомнил отца, настоящего отца. У папы были точно такие же сапоги. Их почему-то называли «парфянскими». Его папа — настоящий папа — очень любил их, как и его фракийские катафракты.
Теперь посол подошел так близко, что император мог рассмотреть его глаза. Карие, как у его папы (его настоящего папы, у его нового отца глаз нет вообще).
Но в глазах посла император не увидел ни следа доброты, с какой на него всегда смотрел папа. Его настоящий папа. Глаза перса показались ему холодными. Император посмотрел вверх. Стены тронного зала украшали огромные мозаичные фигуры. Они глядели на него сверху вниз. Он знал: это святые. Очень святые люди. Но их глаза тоже казались холодными. Император подозревал — в глубине души, — что они не были очень хорошими, когда жили на земле. Строгие выражения лиц напомнили ему его учителей. Скучные старики, у которых, казалось, одна радость в жизни — находить ошибки в выполненных им заданиях.
У него было чувство, что его пытаются похоронить заживо.
— Мне жарко, — пожаловался он.
— Конечно, жарко, — прошептала Феодора. — На тебе надеты парадные одежды, а за окном апрель. Что же ты хочешь?
Она помолчала, потом добавила совсем неласково:
— Привыкай.
Она еще помолчала.
— А теперь веди себя подобающе! Посол прибыл.
В двадцати футах от трона императора персидский посол и его свита остановились. Затем посол сделал два шага вперед и простерся на толстом, роскошном ковре, который специально для этой цели расстелили на выложенном плиткой полу тронного зала.
Император знал, что этот ковер достают из специально отведенной для него кладовой, причем только в дни представления послов персидского царя, или шахиншаха, как они его называют. Как слышал император, это — самый лучший ковер, который только есть в Римской империи.
Персия была давним могущественным врагом Римской империи. Они традиционно соперничали. Не следовало оскорблять представителей могущественного соперника. Нет, совсем не следовало.
Персидский посол уже поднимался на ноги. Шагнул вперед. Протянул руку со свитком, в котором указывался его статус при римском дворе. Движение явно принесло послу боль — судя по тому, как скривилось его лицо. От этого страх римского императора усилился. Гримаса, как было известно императору, вызвана страшной раной в плечо, полученной три года назад.
Настоящий отец императора ранил перса во время великого сражения под Миндусом.
«Он сделает какую-нибудь подлость».
— Приветствую басилея1 римского от имени своего господина Хосрова Ануширвана, владыки земель иранских и неиранских.
Посол говорил громко — так, чтобы его слышали все собравшиеся в огромном тронном зале. У него был очень низкий голос. Пожалуй, в Римской империи таких голосов и нет, ну, если только у поющих в каком-нибудь церковном хоре.
— Меня зовут Баресманас. Баресманас из Суренов, — сказал посол.
