Мария Митропольская - Цветы Белого ветра
Впряженный в телегу Сарыч обречено взирал на своего хозяина, который тщательно и скрупулезно искал изъяны в недавно приобретенной повозке. А Яська тем временем терпеливо упрашивала бывшего владельца повозки не мешаться и не давать бесполезных советов.
— А что ж ты, господин, сейчас отъезжаешь? Перезимовал бы у нас со своими детками. Только на нашей стороне, не на западной. — Селянин, пропустив мимо ушей все слова, вновь очутился возле занятого делом Белозора. — Смазывать не надо ее потому как не прихотливая она. Такая телега! Ну такая телега! Прямо ласточка!
— Давайте я его мечом стукну? — предложил Таль, посмотрев пристальным взглядом в сторону бывшего владельца телеги.
Не дожидаясь пока кто-нибудь отвергнет или, что более вероятно, примет предложение широкоплечего парня, владелец сослался на какое-то очень важное, не терпящее промедления дело, и тот час же поспешил откланяться.
Северин одобряюще кивнул своему наемнику, ему так же не понравилось чрезмерное любопытство селянина, потому что оно сулило излишнее внимание со стороны других селян, которые, к счастью, в большинстве своем, еще досматривали утренние сны.
— Славное дело — повозки! Растянулся и спи себе, — Растрепай примостился на краю, достаточно ощутимо потеснив Ястребинку. В ответ, юная чародейка не преминула воспользоваться заклинанием бодрости, о котором ей тот час же и вполне любезно напомнил маг.
Съяну было чуть больше пяти весен, когда он четко осознал, что он иной, не такой как все. И причин этому было более чем достаточно. Во-первых, многие взрослые называли его приемышем, наивно думая, что мальчишка слишком мал для того, чтобы понимать смысл этого слова, а дети, с которыми он делил забавы, все чаще дразнили его сыном лешего.
Во-вторых, он помнил один случай, довольно смутно, без деталей, но все же помнил.
Однажды сельские мальчишки построили плот. Они собирались отправиться вниз по реке, куда-то в сторону двух мельниц и взяли с собой Съяна. Не просто так, конечно, а за определенную мзду, в которую вошла пара деревянных свистулек, найденная стрела с переломленным посередине древком и порядком ощипанный заячий хвостик. Как того и следовало ожидать, построенный неумелыми руками плот развалился примерно на полпути к мельницам. И до момента, когда беспощадная громада воды сомкнулась над головой не умеющего плавать Съяна, вдалеке, на берегу, ему померещилась мужская фигура. Когда Съян пришел в себя, то с удивлением обнаружил, что находится на суше. Пошатываясь от слабости, он встал, выжал мокрую одежду, и попытался пробежаться до ближайшей ивы, надеясь, таким образом избавиться от пробирающего до печенок холода. Чудом спасшийся мальчик едва держался на ногах, и, подчас, сделав два-три шага, падал на землю. Однако Съян поднимался вновь и вновь, потому что чувствовал всеми фибрами своей неокрепшей душонки, что стоит ему оставить попытки согреться, как за ним явится Верд — хранитель земли и всего что уходит в землю.
Со временем некоторые произошедшие события исчезли из его детской памяти, но не этот случай. Более того, с тех пор какая-то непреодолимая сила тянула Съяна к реке, туда, где он очнулся. Буквально через год стало еще хуже: в определенные моменты сознание мальчугана словно угасало, и ноги сами несли Съяна к берегу реки. К счастью, его частенько возвращали домой сочувствующие селяне, полагающие, что мальчишка повредился умом после того, как едва не утонул. Ночью испуганные родители запирали двери, и присматривать за Съяном поручали страдающей бессонницей бабке.
Ровно через два года случилось то, что должно было случиться: Съян ушел и больше не вернулся. Ушел по ведомой лишь ему одному тропе, туда, где среди ив, купающих в воде свои длинные гривы, и перешептывающейся осоки, его ждал незнакомый человек. Впрочем, Съян был готов поклясться, что он уже где-то встречал этого пожилого человека, высокий лоб которого пересекали глубокие морщины. Незнакомец был знахарем-отшельником. Он посмотрел на мальчишку долгим взглядом и после некоторого молчания произнес:
— Я спас тебя. Подарил тебе еще одну жизнь. Жизнь знахаря. Я беру тебя в ученики.
Словно опоенный дурманом Съян, послушно кивнул головой. С тех пор он так и следовал по навязанному пути. Затем, в далеком будущем, глядя на шрамы от частых побоев и ожогов, Съяну еще много раз приходилось жалеть, о том, что знахарь не позволил ему утонуть. Случалось, что избушку Съяна поджигали по несколько раз в месяц, а били и того чаще.
Оказавшись среди западников, Съян немного воспрял духом, потому что здесь к нему относились хоть и со скепсисом, зато без рукоприкладства. Но с тех пор как знахарь примкнул к отряду, все его мысли и чувства были сосредоточены на старом, заброшенном тракте, по которому они следовали. Даже теперь, на привале, он ворочался с боку на бок и вслушивался в настораживающую тишину. На душе было муторно и беспокойно. Что-то подсказывало ему, что каждый участник отряда направляется прямиком в лапы смерти. Однако на все предостережения, главарь карательного отряда глумливо смеялся, отпуская в адрес знахаря скабрезные шуточки.
"Что ж! Моя двадцать восьмая весна станет последней. Двадцать восемь… Для таких, как я — это даже много!" — обреченно размышлял Съян.
На четвертый день окруженный стеной деревьев тракт оборвался и начался припорошенный снегом лес, полный ухабов, кочек и пригорков. По бокам закончившейся дороги лежали камни — специальный знак, что дальше идет малоисследованная местность. Были в отряде и такие смельчаки, которые неоднократно изучали данную территорию, но дальше камней они ехать не осмеливались. Из-за того, что камни имели бурый цвет, у людей сложилось стойкое мнение о том, что дальше располагаются либо болота, либо нечто связанное с нечистью, а камни как будто предупреждали о неведомой, непонятной опасности, затаившейся в глубине леса.
В то солнечное морозное утро, когда отряд покидал место привала, знахарь стыдливо прятал глаза, потому что вечер прошедшего дня окончился позором. Когда Съян попытался узнать, что их ждет в шестистах шагах от меченых камней, то запутался в заклинании и, как следствие, упал в обморок. От сильного волнения он умудрялся забыть слова даже самых простых заклинаний и ничего не мог с собой поделать. На этот раз причина волнения заключалась в том, что вторую ночь подряд знахаря терзали кошмары. Во сне, опасность, которую он ожидал встретить за мечеными камнями, почему-то надвигалась с тыла, в виде большого филина, глаза которого горели хищным огнем. Филин пытался вцепиться в спину Погорельца сверкающими холодной сталью когтями…
