Алек Экзалтер - Коромысло Дьявола
Пришлось нашему неофиту потрудиться во имя и на благо аноптического образа действий мало кем виденных за работой рыцарей ордена Благодати. Да и тем, кому чудовищно не повезло с ними свидеться в рабочем порядке, в роли объекта теургии, было бы во благо никогда в жизни с ними не встречаться.
"Эхма, вот оно, коромысло диавольско… Средь зла ищем добро. Посередь, в сердце доброго находим злое."
— 3 —
Очень ранним июньским утром вскоре после восхода солнца из двухэтажного шлакоблочного сундука с шатровой крышей под имитацию мансарды вышли средних лет мужчина и женщина. Позевывая, не до конца проснувшись, они стали не спеша грузить в старенькую "мазду" картонные коробки, мешки, клетчато-полосатые баулы, синие с красным.
Машина неопределенного цвета "сивка-бурка", какую давным-давно укатали крутые горки, с натужным урчанием не торопясь двинулась вон со двора. Видать, ее тоже одолевал сон.
На дачном КПП сонный полукамуфляжный вертухай, еле-еле шевеля заскорузлыми извилинами, с неохотой проводил взглядом грязный зад внедорожника:
"А-а-а… вобла со 2-й Огородной… поехала на рынок… памперсами торговать… трахальщик у нее хоть бы новый… И де она находит таких уродов горбатых?"
Вдвоем в машине Филипп с Вероникой пасмурно молчали. О чем она думала, тяжко нахмурившись, он не знал. К инквизиторскому всепониманию ближних и дальних ему возвращаться не очень-то хотелось.
"И так едва живой!"
В то же время рыцарю Филиппу не без толики мазохизма живо припоминалось, как час назад он наводил порядок в спальне на втором этаже. Заделывал дырки в паласе и в паркетном полу. Ликвидировал следы крови, кала, мочи, чего-то еще более мерзкого, проистекавшего из ведьмы.
"Из рака ноги!"
Скомканный утренний ритуал в неподходящем месте с одной лишь маленькой иконой Пресвятой Троицы соответственно не привел его в приподнятое расположение духа и к заряду оптимистической бодрости на весь день. Зевать ему хотелось неукротимо.
"М-да, не хата под шатровой сундучной крышей, а поганый сарай-свинарник…
Не свято место красит человека, судари мои, но чистоплотность и опрятность.
Эх-ха, усердно помолясь, чего ни сделаешь для-ради аноптических условий нашего мирского сосуществования?
Спрашивается, с кем истово сосуществуем. С дебилами охранниками? Вместе с ведьмами с ног до головы в дерьме? Пострелял бы всех гадин…"
— Ника, давно мне интересно: твой никелированный револьвер, он из асилума?
— Он спрашивает! Откуда ж еще? Смешной же ты, Филька! Хотя умеешь поднять настроение у хмурой девушки.
Чтоб ты знал: ствол этот у меня с 1918 года. Война тогда закончилась. Я в Америку весело нацелилась. По орденской надобности в Нижнюю Калифорнию к мексиканским бандитам и продажным полицейским. В замысле моего прецептора Эдгара под видом демобилизованной сестры милосердия из гринго.
Туто-ка мне универсальный "смит и вессон" по прозванию Дрельмастер и достался на долгую память о парижском входе в мой асилум…
Мысленно представив себя в убежище, Филипп не меньше Вероники ощутил так хорошо ему знакомую радость. На душе словно бы Светлое Воскресенье Христово наступило. Вопреки календарям и пасхалиям.
"Господи Иисусе, мы же сработали как надо! Чисто вошли и чисто вышли…
Так-то. В пришествии Добра отступает Зло…
И девочку Нику я развеселил…"
На прощание Вероника тепло улыбнулась и томно задержала в своей руке ладонь Филиппа:
— По-моему, брат Фил, мы с тобой становимся одной командой. Такое иногда бывает… В предзнании я могу почти рассмотреть вход в твое убежище…
По мизеру воздаяние тебе, компаньон ты мой. Здрав буди и люби меня…
Одарив свежеиспеченного компаньона античным харизматическим пожеланием всего хорошего, подкрепив классическую латынь вкусным сочным продолжительным поцелуем в губы, Вероника резко хлопнула дверцей. И с разбойничьим посвистом сорвалась, махнула не глядя с места вдоль по пустынной чистой улице. Не жалея форсированного двигателя и новеньких покрышек.
В зеркало заднего вида она не посмотрела, потому как была уверена: Филька не останется надолго столбенеть на тротуаре, оторопело таращась ей в след.
"Мальчонка — сильненький харизматик. А у тебя, моя миленькая барышня, кой-какой ретрибутивный отходняк начинается.
Ей-ей! Давай-ка поскорей дуй в убежище, покамест тебя в сексуальных бабских рефлексах не скрутило, не завязало в черти что и сиську в бантик…"
Вероника не ошиблась. Не прошло и пяти секунд, как рыцарь Филипп в своей рефлекторной четко отработанной психофизике растворился на фоне оштукатуренного в серое цокольного полуэтажа ближайшего здания.
"Уйдем на время от мира и века сего."
Какое мирянам до них дело? Правильно. Никакого.
Поэтому довольно скоро о случайной встрече с двумя харизматиками и думать забывает хиповатый центровой подросток, оказавшийся невольным свидетелем их нежного и долгого аноптического прощания рано поутру на тихой улице.
В красных марафонских трусах, в белой майке с цифрой "один" он, видимо, спозаранку наслаждается безлюдьем, утренней тишиной и здоровым образом мирской жизни. На груди спортивный флеш-плейер трубочкой, в ушах затычки с музыкой. Сумка-набрюшник. Конский хвост по спине…
"Ей-ей, нам навстречу", пробежку трусцой малый совершает, любительствует, спортсмен. Видать, в направлении детского парка, "из рака ноги, козерог скачет…"
В свою очередь любитель раннего городского моциона издалека увидел, как из пыльной мышастой "мазды" с областными номерами неуклюже вылез рабоче-крестьянский лох. Какой-то кривобокий. Морда красно-кирпичная. И такого же кирпича просит. Наголо стрижен, черно-серый прикид гопника.
Высадила конкретного гопника и сама выскочила из машины высохшая будто лавровый лист коричневая морщинистая тетка-вешалка. Платок серо-буро-малиновый, жлобский расписной цветастый балахон с розанами.
"Во, растопырилось во весь тротуар, село. Понаехали тут, гопота", — мимоходом неприязненно подумал юный столичный житель. Он без нужды с опаской обогнул встречных, перешел от трусцы на рысь и убежал себе дальше в фирменной майке под первым номером.
Войдя в убежище, Филипп сперва расправил плечи, вернул собственной фигуре спортивную молодцеватость и самодовольно, удовлетворенно оглядел себя в большом, широком зеркале с полу чуть ли не до самого потолка.
Зазеркалье его тоже удовлетворило. Ранее такого здесь не было, как и многого другого в помещении, нынче превратившемся в уютный зальчик-подвальчик, "извольте-позвольте", представший винным погребком.
