Ольга Вешнева - Огрызки эпох
— Я не голодна, — Лейла отклонила его руку.
— Тебе так воображается, милочка. Бабы на сносях неизменно голодные.
Расторопный Маэно принес кувшин с отравленной кровью. Лаврентий поднес его к губам Лейлы и замер в тревожном ожидании.
В силу привычки вампирша понюхала кровь, но ее нос не вычислил яда. Она выпила отраву и поблагодарила бывшего мужа за заботу о чужом малыше.
— Тебе пора домой, — Лаврентий поднял Лейлу с кресла и повел в прихожую. — Рустам вскорости очнется ото сна, и будет весьма напуган твоим исчезновением.
Он усадил ее в открытую бричку, запряженную гнедой лошадью, и помахал рукой на прощание.
Лейла послала ему воздушный поцелуй и подстегнула лошадь.
До белокаменного «султанского» дворца вампирша не доехала. Судорога настигла ее, когда бричка проезжала мимо свинарника, построенного на самом дальнем краю Рустамовых земель. Сам хозяин ни разу не заходил туда, он полностью доверил контроль над качеством ухода за нечистыми для мусульман животными русскому управляющему.
И именно на этом отшибе угодий, в ранний час, когда работники свинарника завтракали у себя дома, Лейла свалилась с повозки. Завывая от невыносимой боли, она скорчилась на траве. Испуганная кобыла унесла пустую бричку за светлеющий горизонт.
Как только боль ослабила хватку, Лейла полуползком добралась до крайнего хлева, где содержались свиноматки с поросятами. Она давно уже не была настолько религиозной, чтобы размышлять в драматический момент о нечистоте животных, да и свиной кровью до последнего замужества не брезговала. В свинарнике Лейла видела спасительное убежище для новорожденного малыша, в чистом поле ее ребенок мог стать добычей прибежавших из леса зверей или деревенских псов.
Сухие травинки прилипли к ее юбке, намоченной отошедшими водами. Хиджаб сполз с головы и повис на шее. Очутившись под крышей, вампирша легла на спину в узком проходе между загонами и приготовилась к возвращению боли. Вскоре ее вой заглушил и хрюканье перепуганных свиней, пытавшихся рылами приподнять ворота загонов, и визг поросят. В ужасном шуме почти неразличим был плач родившегося мальчика, но мать услышала его. Пересиливая подкрадывавшуюся к сердцу боль, она перекусила пуповину и вылизала младенца.
— Будь счастлив, мой дорогой сыночек, — просветленная улыбка возникла на ее искаженном судорогой лице.
Лейла поцеловала притихшего малыша в лоб, положила его под окном подальше от свиней, и упала. Последняя судорога выгнула ее спину. Вампирша вздрогнула и затихла, распластавшись на земляном полу. Она была мертва…
Мне невыносимо захотелось узнать, где же Лаврентий спрятал часть украденного сокровища, и я попросил об этом оберег. Но Бажена не пожелала указать мне путь к заветному кладу. Она перенесла мое сознание в ночной лес, где спорили Лаврентий и Маэно, а Шенигла молча наблюдала за ними, сидя на ветке ясеня.
— Напрасно ты отвергаешь мой щедрый дар, самурай, — раздраженно говорил Лаврентий. — Великая честь — стать фельдмаршалом армии бессмертных.
— Я лучше приму смерть от собственного меча и обреку на вечные мучения заколдованную душу, чем стану вампиром, — Маэно выхватил катану из ножен и поднял ее над головой. — А еще лучше для меня будет убить вас, господин, — он кинулся на Лаврентия.
Чары Шениглы остановили его, лишили способности двигаться. Маэно стал похож на статую древнего воина, опускающего меч на голову врага.
— Ты не умрешь, и я не умру. Ты будешь служить мне вечно, — прошептал Лаврентий в его ухо.
Освободив шею самурая от защитной повязки из металлических пластин, он погрузил в нее клыки. Затем, с трудом оторвавшись от питья человеческой крови, он прокусил запястье и влил свою кровь в приоткрытый рот Маэно.
— Отпускай, — сказал он Шенигле, отойдя за дерево.
Чары спали. Маэно упал на земляничные кустики, задыхаясь от боли. Долго мучиться ему не пришлось. Его сердце остановилось спустя мгновение…
Напоследок я увидел Шениглу. Она влетела в окно штаба охотников на вампиров и положила на стол бумажный свиток, перевязанный шнурком. Что написано в свитке, я не знал, но чувствовал, что его содержимое представляет для меня угрозу…
«Не делайте глупостей, Тихон Игнатьевич. Не убивайте его. Вам нельзя покидать здешние места. Вы в долгу перед Баженой. Она вновь спасла вашу жизнь», — урезонивал я себя, очнувшись от видений.
Лаврентий заметил мой решительный настрой и прервал изложение имперских планов. Я выплеснул на него отравленную кровь, испортил его шикарный костюм. Резко попятившись, Лаврентий опрокинул кресло. В падении он выбил головой оконное стекло — подставил темя солнечным лучам и заорал во всю глотку, стуча ногами по столу.
Самураи ворвались в кабинет, рассекая воздух лезвиями своих мечей, но меня там уже не было.
Пока дежурный оборотень бегал в трактир за обедом, я побывал в охотничьей конторе.
Стены мрачного кабинета были облеплены заслоняющими одна другую картами заповедника и города. Искомый лист бумаги лежал на заляпанном смоляными пятнами столе. Я чуть не ахнул, когда его прочел. Это было написанное моим почерком чистосердечное признание в ужасных преступлениях. А именно, в убийстве тридцати юных горожанок с перечнем имен, фамилий и адресов, в отравлении Лейлы и убийстве Маэно, которого я прошлой ночью якобы скормил мантикорам. Лаврентий просчитался, подкинув труп самурая моим четвероногим друзьям — они не ели человечины.
Из чистого любопытства я заглянул в лежащую на столе папку с копией личного дела Лаврентия. «Обращен Марфой Челкашиной» — информации оказалось достаточно для того, чтобы не продолжать чтение.
«Я никого не обращала, кроме одного мерзавца, да и о том я до сих пор жалею… Он был наушником, лгуном, и стал не лучше», — к словам Марфы нечего было добавить.
Нервно облизываясь, я нашел спичечный коробок в ящике стола и сжег фальшивое признание, а пепел унес в лес и развеял его над рекой Чудинкой.
Избавившись от следов колдовства Шениглы, я решил, что пора избавиться и от нее самой, пока она не выбрала себе нового «дружка» и не стала подстрекать его на всевозможные пакости. Поиск оружия для борьбы с адской птицей привел меня в самую опасную часть заповедника. Я пересек орочье ущелье и, завязав глаза плотной черной тряпкой, спустился в глубокое подземелье. Кроме искомых медуз горгон, там жили только черви и личинки, которыми горгоны питались.
Ориентируясь по звукам и запахам, я наощупь спустился в узкую сырую пещеру, не открывая глаз. Услышав впереди звук трения чешуи о камни, я зарычал, подзывая горгону. Когда шелест подобрался близко и к нему присоединилось шипение десятка змей, я приказал оберегу впитать свет, пронзающий темноту.
