Глен Кук - Смертельная ртутная ложь. Жалкие свинцовые божки
— Сумел что-нибудь вытянуть из карапуза?
— По крайней мере я затушил его самокрутку. — Однако в комнате, да и в коридоре, по-прежнему зверски воняло. — И обездвижил. Большего добиться не удалось.
— И не надо. Как насчет девушки?
— В ней скрыто многое, но я не могу проникнуть сквозь барьер. Необходима ее помощь.
— Наверно, сказывается порода.
Покойник мысленно хмыкнул. Весьма своеобразное, доложу я вам, ощущение.
— Эй, не забывай, что эта девушка скакала на крылатой лошади и радовалась как ребенок.
Покойник слегка ослабил хватку. Во взгляде Кэт появилась осознанность. Она вздрогнула, со страхом уставилась на логхира.
— Мы не знали, — пробормотала она, повернулась ко мне и прибавила: — Вы тоже здесь.
— Разумеется. Я тут живу. А тебе что понадобилось в моем доме?
Девушка пропустила вопрос мимо ушей. Протянула руку, прикоснулась к херувиму.
— Бедный Четырнадцатый. Он этого не переживет.
— Неужели? А зачем ему жить?
— Я искала вас.
Любопытно. Я уселся в кресло, предназначавшееся лично для меня (им пользовались достаточно редко), закинул ноги на табурет и принялся изучать ногти на пальцах левой руки. Как ни странно, все на месте.
— Зачем? Разве мы знакомы? Разве нас что-то связывает? Честно говоря, не думаю.
— Вы сбежали от меня до того, как я…
— Правильно. До того, как ты успела что-либо со мной сделать. Вряд ли у тебя на уме было что-то хорошее.
— Но я вытащила вас…
— Помню, помню. Это было вчера ночью, я еще не успел забыть. Знаешь, мне почему-то вспоминается, как я спасал из рук венагетов полковника карентийской пехоты. Короче говоря, я ушел подальше от греха, предоставив тебе самой разбираться с теми, кто меня поджидал.
— Я хотела передать вас своей матери. Мы с ней заспорили, и тут выяснилось, что вы пропали.
Вот как? Что ж, может быть.
— Кажется, она говорит правду.
— Это моя мама решила вас освободить.
— Большое спасибо. А почему же она не прибыла за мной лично?
— Помягче, Гаррет. Но продолжай. Она начинает поддаваться. Очень интересно.
— Мама не осмеливается уходить надолго. Понимаете, ее отсутствие могут заметить. Все стали такими подозрительными из-за храма… К тому же она не умеет управлять Хироном и Отсаломом.
Очевидно, эти имена должны мне что-то говорить?
— Судя по всему, так зовут крылатых лошадей. О них упоминается в мифологии народа, города-государства которого располагались на Ламбарском побережье десятки человеческих поколений назад.
— Как раз когда ты отправился к морю?
Кэт недоуменно воззрилась на меня. Покойник продолжал, словно не услышав вопроса:
— В этих мифах иногда появляются и херувимы, ни один из которых не имеет собственного имени. Кстати, религия Ламбарского побережья имеет непосредственное отношение к Церкви. Они возникли из того же источника.
— Хирон и Отсалом, мистер Гаррет, это мои кони. Мои друзья. Мама так и не научилась ими управлять. У нее просто не было времени. Поэтому она попросила меня выручить вас и привести к ней. Я попыталась, но…
— Я тебе весьма признателен. Терпеть не могу всякие застенки.
— Если ты и впрямь благодарен ей, перестань ухмыляться. Смотреть противно.
Черт! Он опять глядит ее глазами.
— Дикарь, — пробурчал я. Хотелось бы мне знать, кто она такая и что ей нужно. Если память меня не подводит, Ламбарское побережье принадлежит Каренте еще со времен Империи. Все давным-давно привыкли считать этот край неотделимой частью нашей державы.
— Гаррет, на кораблях и баржах в Танферском порту полным-полно ламбарских моряков. Тамошние жители частенько уходят в море.
— Понятно. Кэт, объясни, пожалуйста, что происходит?
Она закусила губу, всем своим видом показывая, что умрет под пытками, но не проронит ни слова.
— Мы живем в удивительное время, Гаррет. Ты наверняка и не подозревал, что в Квартале Грез есть храм, куда ходят ламбарские моряки?
— Некоторые из нас не могут сделать и шага, чтобы не удивиться. А некоторые слишком ленивы, чтобы умереть. Естественно, такой храм есть. Готов поспорить на твою жизнь, что не один. Ведь солдату, моряку, даже купцу надо куда-то деваться после того, как он просадит все денежки в кабаке, а из меблирашек его вышвырнут за неуплату. Давай выкладывай, что ты еще выяснил.
Кэт разинула рот. Потом придвинулась поближе к херувиму — с явной неохотой, поскольку оказалась рядом с Покойником. Но прикосновение к Четырнадцатому как будто добавило ей уверенности.
— Ты говорил, что она похожа на Ланга с Имаром. Так? На самом деле она гораздо больше похожа на Имару.
— Что ты мне голову морочишь?
— Ничего подобного. Она — дочь Имары, отсюда ее полубожественность. Кто отец, она не представляет. Знает только, что это не Имар, чему искренне рада. В глубине души она подозревает, что отца не знает и мать. Имар, кстати, понятия не имеет о существовании Кэт, а Имара, судя по всему, отнюдь не жаждет его просветить. Допускаю, что если он узнает, то впадет в приступ божественной ярости из разряда тех, которые сравнивают с землей горы и погружают на океанское дно целые континенты. Или по крайней мере поворачивают вспять реки и вызывают нашествие мышей и крыс.
— Чего-чего? — Что это на него нашло? Сказать по правде, я думал, что Имар вовсе не такой уж страшный, каким хочет казаться, но зачем лезть на рожон? Тот, кто напрашивается на неприятности, рано или поздно в них угодит. — Занятная история. Всегда приятно порыться в чужом грязном белье. Но при чем тут я?
Мой вопрос был адресован Кэт. Она не ответила. Покойник, в общем, тоже.
— Этого мне выяснить пока не удалось. Возможно, она просто не знает. Похоже, она всего лишь выполняла поручение матери.
— У меня такое ощущение, что она где-то не здесь. — Может, у Кэт аллергия на Покойника. Она словно старела прямо на моих глазах; вид у нее стал такой, какой бывает у людей, которых хватил удар. Она вцепилась в херувима. Сомневаюсь, чтобы мне, захоти я этого, удалось разжать ее пальцы.
— Легче, Гаррет. Уймись.
Порой случается, что идёшь себе по улице, и вдруг — бац! У моей матушки было несколько приступов. Последний ее прикончил. В промежутке между первым и последним о ней заботились кузены, поскольку мы с братом были в то время в Кантарде. Брата матушка пережила, но я уцелел и вернулся домой к самому печальному моменту.
Когда собственная матушка не может вспомнить, как зовут сына, сердце того и гляди разорвется.
— Уймись, я сказал.
— Душа болит, — отозвался я, процитировав строку из солдатского стишка. Если Покойник не утратит интерес к политике, ему еще предстоит услышать этот стишок целиком. Деятели из «Зова» положили его на музыку. «Пускай окончен бой, трубач сыграл отбой, душа по-прежнему болит…»
