Инна Сударева - Судья Королевского дома
Фредерик улыбнулся:
— Я бы предложил вам, уважаемый сэр Гитбор, быть моим советником. Пока ни от кого не слыхал я более полезных советов, как от вас.
— Почетно, почетно. Но не советником — просто советчиком, — хитро мигнул Гитбор.
Король, все улыбаясь, кивнул. Официальной должности старик не хотел — много хлопот придется на себя брать. С него и Судейства южного хватало, которое к тому же в последнее время стало сильней заботить. И Фредерик посчитал, что Гитбор преувеличивает, говоря о проблемах своего округа. «Поживем — увидим. Не все сразу», — думал молодой Король.
— Что ж. С этим, право, разберемся, — вновь заговорил, присаживаясь в кресло напротив широкого кабинетного стола, Гитбор, — есть ведь еще проблема.
— Да?
— Вы, юноша. Вы и ваше будущее. Стране нужен сильный Король, с вполне очерченным будущим.
— Мое будущее призрачно?
— С большего — да. Тот младенец, что трогательно посапывает в вашей спальне — слишком призрачный маяк для страны. То, что было этой зимой...
— Я знаю. Дама Ванда уже доложила, — с намеренно плохо скрываемой досадой упредил Фредерик.
— Отлично. Стало быть, экономим время, — тряхнул головой Гитбор. — Женитьба — вот чего от вас ждут. Даже требуют. По крайней мере, я требую. Слабый здоровьем наследник... Простите, Королевству, Королевскому дому нужно не это...
«Обложили, со всех сторон»; — заскрипел зубами Фредерик, а вслух сказал:
— Моя судьба — мое дело...
— Уже нет. Давно — нет. Вы приняли Корону согласно завещанию Короля Доната. Вы и ваши потомки отныне — Короли Южного Королевства. И ваша жизнь и их жизнь принадлежит стране, каждому ее жителю...
— А если я передам корону другому?
— Отречение? — нахмурился Гитбор. — Причина? Веская!.. Вы не безумец. Хоть и оставили на год страну, очертя голову бросившись неведомо куда. Но тут все понятно и никто вас не винит: горе, в самом деле, лучше переносить, путешествуя... Безумие — вот единственная причина для отречения. И то здесь решение примете не вы, а Благородное Собрание... Корона — это дар, это крест, который посылает Господь. Отказываться от нее — усомниться в Нем. Вы же знаете, чем это чревато. Вечное изгнание... Считайте, что я не слышал ваших слов об отречении, юноша! — Гитбор говорил вполголоса, но жестко и четко, словно рубил.
— Обложили, со всех сторон, — теперь вслух сказал молодой человек, совсем поникнув головой.
— Можно сказать и так, — кивнул Гитбор. — Право, не понимаю. Вы так сопротивляетесь женитьбе, словно я предлагаю вам разрушить Главный Собор страны... Ну так что скажете?
Фредерик взъерошил волосы. В какой уже раз за последние две недели? «Оттянуть, как можно дальше оттянуть...»
— После праздников. Отвечу после праздников. Вы и так загнали меня в угол...
— Думаете собраться с мыслями и дать отпор? — скептически поинтересовался старик.
— Надежда умирает последней, — парировал Фредерик не менее колким тоном.
Гитбор пожал плечами и спросил:
— Отчего такое сопротивление?
Молодой человек не ответил.
— Может быть, всему виной эта красавица Марта, что нянчит королевича? Вы же понимаете: тут никакой надежды нет... Вы можете сделать ее любовницей, но и только. В супруги вам она не годится, и хранить ей верность...
— Я верен лишь своей законной и единственной супруге — Коре! Насколько помню, это не противоречит ни заповедям Первой книги, ни морали, — оборвал его Фредерик.
Старик покачал головой:
— Вам ли, бывшему Судье, не знать, как недопустимо в нашем круге отпускать на волю эмоции и чувства. Хранить верность покойной жене — эта роскошь для простых людей, не обремененных властью и ответственностью за судьбу целой страны.
— Все это я знаю, и получше, чем кто-либо, — глухо ответил Король.
— Тогда вы знаете, что делать, — кивнул Гитбор. — Итак, после празднеств я жду вашего ответа.
— Да, — тряхнул головой Фредерик.
Судья Гитбор поклонился и вышел из кабинета.
Король прерывисто выдохнул воздух и обратил внимание на то, что ладони судорожно сжаты в кулаки. Он расслабил руки.
— Нет мне добра от короны, — прошептал.
За окном совсем потемнело, хоть был только полдень, а потом раскатисто громыхнуло. Сильный порыв ветра с шумом ворвался в открытую дверь, что вела на террасу, и затрепал тяжелые портьеры, словно они были легкими деревенскими занавесками.
Фредерик встал в поток воздуха — его голова горела, и что-то тяжелое, нудное, болезненное просилось из глаз и из груди наружу. Год прошел, и боль почти затихла. Но теперь, когда он вернулся на родину, оказалось, что боль никуда не делась: она просто ждала его здесь. Чтоб начать терзать с новой силой...
Он вышел на террасу под неистовый ливень, что с громом и молнией обрушился на город...
Гарет после сытного молока уснул прямо на руках кормилицы.
— Ишь, замаялся, — улыбалась та, покачивая малыша.
Марта закрыла ставни, задернула шторы, уложила королевича в колыбель. Снаружи ярился гром, сгустившуюся тьму разрывали проблески молний, барабанил дождь.
— Иди, отдыхай, — кивнула она кормилице.
Дверь в кабинет пару раз хлопнула — оттуда рвался холодный ветер. «Видно, забыли окно закрыть, — с такой мыслью девушка прошла в кабинет.
Она отдернула треплемые ветром портьеры, чтоб закрыть дверь на террасы, и остановилась.
Там, под проливным дождем стоял Фредерик. Его фигура в черных одеждах была тонкой и зыбкой. Он опирался на балюстраду, ссутулившиеся плечи чуть заметно подрагивали.
Марта помедлила, решилась, ступила под дождь и подошла к нему. Осторожно тронула за руку.
Фредерик обернулся. По его почти белому, но спокойному, лицу текли потоки... Дождя? Слез? Только крепко сжатые губы дрожали почти незаметно, как и плечи.
Ни слова не говоря, не обращая внимания на рассвирепевшую грозу, что громовыми раскатами сотрясала мир, на воду, что насквозь промочила одежду, волосы, Марта обняла Фредерика, прижалась крепче. И тогда почувствовала, какие горькие беззвучные рыдания рвут его грудь, его горло, все его существо, не находя выхода.
— Поплачьте и вы теперь. И будет легче, и будет все хорошо, — шепнула девушка. — Быть слабым — это иногда необходимо...
Он не сопротивлялся объятиям. Обнял в ответ и беззвучно заплакал, уткнувшись лицом в ее тонкое плечо...
Гроза кончилась так же быстро и внезапно, как началась. Свежий ветер спешил разогнать тяжелые темно-серые тучи, а солнце дерзко пробивало их лучами. И скоро Белый Город, слегка потрепанный водными потоками, засиял белее улицами и домами. Вновь распахнулись окна, зажурчала речь, забегали по лужам босиком загорелые дети...
