Джо Аберкромби - Красная Страна
Генерал-капитан Темпл. Он размышлял, что бы хаддиш Кадия подумал об этом. Он размышлял, что бы Бог подумал об этом. Как он до этого дошел? У него всегда были хорошие намеренья, разве нет? Он всегда пытался поступать правильно.
Просто его правильное всегда было дерьмом.
— Бог? — завопил он в небо. — Ты там, ублюдок? — В конце концов, возможно Он был тем, что говорил задира Джубаир. — Просто… подай мне знак, а? Хоть маленький. Просто направь меня на правильный путь. Просто… подтолкни меня.
— Я тебя подтолкну.
Он замер на миг, все еще поливая снег.
— Бог? Это ты?
— Нет, болван. — Раздался хруст, когда кто-то вытаскивал его бутылку из снега.
Он повернулся. — Я думал, ты уехала.
— Вернулась. — Шай подняла бутылку и глотнула, одна сторона ее лица была темной, другую освещал мерцающий костер лагеря. — Думала, ты никогда сюда не выйдешь, — сказала она, вытирая рот.
— Ждала?
— Немного. Ты пьян?
— Немного.
— Это работает на нас.
— Это работает на меня.
— Я вижу, — сказала она, глянув вниз.
Он обнаружил, что не завязал ширинку и начал неловко ее завязывать.
— Если так сильно хотела посмотреть мой член, могла просто попросить.
— Несомненно, эта прекрасная штука западает в память, но я пришла не для этого.
— Есть окно, через которое надо выпрыгнуть?
— Нет. Возможно, мне понадобится твоя помощь.
— Возможно?
— Если все пойдет гладко, ты просто сможешь уползти обратно, чтобы топить свои печали.
— Часто ли у тебя все шло гладко?
— Не часто.
— Похоже на то, что будет опасно?
— Не очень.
— В самом деле, не очень?
Она снова глотнула.
— Нет. Очень.
— Это насчет Савиана?
— Есть немного.
— О, Боже, — пробормотал он, потирая переносицу и желая, чтобы темный мир остановился. Сомнения, вот в чем была его проблема. Нерешительность. Слишком много волнуется. Он хотел, чтоб он был пьян чуть меньше. Потом захотел, чтобы больше. Он просил о знаке, разве нет? Зачем он просил о знаке? Он никогда не ожидал получить его.
— Что тебе нужно? — пробормотал он, голос у него был очень тихим.
Острые Концы
Практик Вайл[25] засунул палец под маску, чтобы потереть мелкие ссадины. Не худшая часть работы, но близко к тому.
— Ага, вот так, — сказал он, тасуя карты, словно это могло сделать его руку менее невезучей. — Думаю, она уже нашла кого-то еще.
— Разумеется, если у нее есть здравый смысл, — проворчал Паут.
Вайл почти ударил по столу, потом забеспокоился, что может поранить руку и вовремя остановился.
— Вот что я имел в виду под расшатыванием коллектива! Предполагается, что мы должны присматривать друг за другом, но ты всегда меня порочишь!
— В клятвах ничего не было о том, чтобы я тебя не порочил, — сказал Паут, сбрасывая пару карт и сгребая еще пару со стола.
— Лояльность Его Величеству, — вставил Болдер, — повиновение Его Преосвященству и безжалостное выкорчевывание измен там, где есть, но ничего ни о каком присматривании ни за кем.
— Это не значит, что это плохая идея, — проворчал Вайл, передвигая неудачную руку.
— Ты путаешь то, каким бы ты хотел видеть мир, с тем, каков он есть, — сказал Болдер. — Снова.
— Я прошу лишь о небольшой солидарности, и все. Мы все сидим в одной дырявой лодке.
— Тогда начинай вычерпывать воду и прекращай чертов скулеж. — Паут хорошенько почесал под своей маской. — За все время здесь ты только и делаешь, что скулишь. То еда. То холодно. То твоя маска жмет. То твоя возлюбленная. Мой храп. Привычки Болдера. Характер Лорсена. Этого достаточно, чтобы сделать человека весьма раздражительным.
— Даже если жизнь не была достаточно раздражающей, — сказал Ферринг, который не играл и большую часть часа сидел, закинув сапоги на стол. Ферринга обладал самым неестественным терпением по части ничегонеделания.
Паут посмотрел на него.
— Твои сапоги тоже чертовски раздражают.
Ферринг посмотрел на него в ответ. Эти его острые голубые глаза.
— Сапоги есть сапоги.
— Сапоги есть сапоги? Что вообще это значит? Сапоги есть сапоги?
— Если вам двоим нечего сказать, подумайте о том, чтобы не говорить. — Болдер кивнул своей шишковатой головой в сторону пленника. — Вырви страницу из его книги. — Старик не сказал ни слова на вопросы Лорсена. Не выдавил ничего более ворчания, когда они жгли его. Он просто смотрел, сощурив глаза, сырая плоть блестела между его татуировками.
Взгляд Ферринга переместился на Вайла.
— Думаешь, ты вытерпел бы прижигание так же хорошо?
Вайл не ответил. Он не любил размышлять о прижигании. Он не любил жечь кого-то, какие бы клятвы он ни принес, в каких бы изменах, убийствах или резне этот человек не был повинен. Одно дело тащиться за тысячу миль ради правосудия. И другое — прижимать раскаленный металл к плоти. Он просто совсем не любил думать об этом.
«Инквизиция — это спокойная жизнь», — говорил ему отец. «Лучше задавать вопросы, чем давать ответы, а?» И они вместе смеялись над этим, хотя Вайл не находил это забавным. Он, бывало, смеялся над многими несмешными вещами, что говорил его отец. Сейчас он не стал бы смеяться. Или, может, преувеличивал свои силы. Была у него такая плохая привычка.
Иногда Вайл раздумывал, а была ли причина, по которой правильно было прижигать народ, резать и всячески уродовать. Вряд ли это была праведный поступок, если посмотреть со стороны? В любом случае, такая тактика редко приводила к по-настоящему полезным результатам. Если только ты здесь не ради самой боли, страха, ненависти и уродования. Возможно, это и было то, ради чего они здесь находились.
Иногда Вайл размышлял, не могут ли пытки стать причиной нелояльности, которую инквизиция пыталась остановить, но он держал это мнение при себе. Требуется один сорт мужества, чтобы вести атаку, но там позади тебя люди. И нужен совсем другой и более редкий его вид, чтобы встать и сказать: «Мне не нравится, как мы все делаем». Особенно группе палачей. У Вайла не было никакого типа мужества. Так что он просто делал, что ему говорили, пытался не думать об этом и размышлял, каково это иметь работу, в которую веришь.
У Ферринга не было таких проблем. Он любил свою работу. Это было видно по его голубым-голубым глазам. Сейчас он ухмыльнулся, глядя на татуированного человека, и сказал:
— Сомневаюсь, что он будет выдерживать прижигания так же хорошо, к тому времени, как вернется в Старикланд. — Пленник просто сидел и смотрел, разрисованные синим ребра двигались от хриплого дыхания. — Много ночей между здесь и там. Возможно много ожогов. Да, в самом деле. Полагаю, он будет покладистым и разговорчивым к…
