Вероника Иванова - Право быть
— Что это за место?
Я не звал, но она пришла. Пришла, потому что больше не нуждалась в разрешениях.
Пепельно-серое с голубым отливом платье, повторяющее цвет глаз. Пряди волос отчаянно блестят даже без участия солнечных лучей, и потому их чернота кажется обманчиво неглубокой, прячась под бликами. Шёлк на шёлковой коже... И сталь клинка во взгляде.
— Библиотека.
— Для чего она нужна?
— Здесь хранятся знания.
Шеррит робко скользнула кончиками пальцев по корешкам книг на ближайшей полке.
— Хранилище не слишком-то надёжное.
— Оно было создано для меня.
Серые глаза непонимающе сощурились.
— Для тебя?
— Я не могу получать знания магическим способом. А через Единение сознаний потребовалось бы слишком много сил, да и... Я научился этому совсем недавно.
Если бы она сейчас посмотрела на меня с жалостью, моё сердце было бы разбито вдребезги, но взгляд Шеррит замерцал совсем другими искорками.
— Ты непохож на дракона. Но возможно, ты больший дракон, чем все мы.
— Почему?
Бледно-розовые губы мелко вздрогнули, но уверенно изогнулись улыбкой, разве что чуть печальной.
— Я пыталась тебя убить.
— Я помню.
— А хочешь знать почему?
Я подумал и кивнул, ведь отрицательный ответ и дальше заставил бы мою супругу хранить тайну, так нетерпеливо рвущуюся на свет.
— Когда ты почти сделал мне предложение, в тот самый, первый раз... Я увидела тебя целиком.
— Как это — целиком?
Она заворожённо расширила глаза.
— Ты стоял передо мной, не маленький и не большой, но одновременно... Ты был повсюду. Ты и сейчас такой. Вокруг. Везде. Чтобы дотронуться до тебя, казалось бы, надо протянуть руку, но я чувствую твои прикосновения каждой Нитью своего тела.
Иначе и быть не может. Пустота пронизывает весь Гобелен, любой его участок, даже самый ничтожный, но она и я — единое целое, стало быть...
— Они болезненны?
— Они прекрасны.
Шеррит шагнула ближе, чтобы никому из нас не нужно было тянуться друг к другу.
— Но сначала я испугалась. Глупо, да? Бояться того, чему можно только позавидовать... Всегда вместе. Всегда рядом. Почему это показалось мне страшным?
— Потому что быть рядом — значит делить общий мир между собой. Значит спорить, соперничать, воевать, а война не может быть нестрашной.
— Но наш мир и общий, и...
— И всё же состоит из двух частей, на целостность которых не посягнёт никто из нас, потому что они должны оставаться такими, как есть.
— Я поняла это намного позже, чем следовало.
— Нет, ты успела вовремя.
Тонкие волоски бровей складываются в дуги, почти идеальные, но всё же по каким-то причинам решившие не достигать совершенства. Веера густых ресниц щекочут мою щеку... Нет, не кончиками, а движением воздуха, отделяющего и одновременно соединяющего нас.
— Я боюсь войны.
— Я тоже.
— Но вызов был брошен.
— И я его принял. Не мог не принять.
Она подняла на меня взгляд, чуть испуганный, но понимающий:
— Другого пути нет?
Прозвучало вопросительно, но так, будто ответ заранее был всем известен, а потому не требовал лишних слов.
— Я не смогу вразумить кузена. И его матушка тоже.
— Мать никогда не причинит своему ребёнку вреда, предпочитая переживать всю боль в себе, — сказала Шеррит с такой спокойной уверенностью, будто дома её ждал целый выводок детей.
— Знаю. Это-то и страшно.
— Мой отец для вразумления не годится.
— Пожалуй... Ты уже сказала ему?
Она усмехнулась.
— Он всё понял сам, едва только увидел меня.
— И?
— Хочешь знать, как велик запас его проклятий? — лукаво поинтересовалась Шеррит.
— Разозлился?
— Мм... Его успокоило то, что всё было сделано по правилам. Ты ведь нарочно хотел всё так устроить? Знал, что это будет важным для всех?
— Наверное, догадывался. Но по крайней мере Скелрон больше не жаждет моей смерти?
Моя супруга звонко расхохоталась:
— Он сейчас ходит, задрав нос перед всеми соседями! Потому что наконец-то понял, что родство с Разрушителем — это великая честь.
— Честь ли породниться с Домом, славящимся безумствами своих обитателей?
Она уткнулась носом мне в щёку:
— А ты тоже безумный? Безумный-безумный-безумный?
— И ещё какой!
Но Вуалью пренебрегать не стану, насколько бы сильно ни сходил с ума от горьковатого аромата твоей кожи.
— Так странно... — Она повернула голову, словно желая оглянуться. — Кажется, что мир раскололся надвое. Здесь так спокойно и мирно, а за стенами, стоит только сделать шаг, попадаешь в туго натянутую паутину тревоги и не можешь из неё выбраться... Неужели война всё-таки будет?
— Ты не застала прошлую?
Шеррит коротко повела подбородком из стороны в сторону:
— Я родилась одной из последних в Третью Волну. Тогда всё уже было кончено, оставались лишь раны, требовавшие лечения. Но я пoмню моего отца в те дни... Его рана так и не зажила, а я вижу, сколько бед она причиняет по сей день. И ты видишь. Я буду воевать, если придётся, но видят боги, я этого не хочу!
Я обнял худенькие плечи.
— Не будешь. Я не позволю. Меня хватит на войну со всеми, кто пожелает.
— Но тогда ты...
— Не погибну.
— Мама рассказывала, что тот, прошлый Разрушитель не смог жить, когда всё закончилось.
И ты боишься, что я, убив пару десятков неприятелей, измучаюсь угрызениями совести и тоже решу уйти поскорее? Тот «я» пожертвовал жизнью ради другого существа, уже неживого, но пока что не мёртвого, а это совсем другое дело! Хотя...
Он не согласился бы умереть, если бы не хотел. Если бы продолжал цепляться за жизнь. Если бы не считал свой дар слишком опасным.
— Ты не повторишь его путь?
В серых глазах нет упрёка и никогда не будет, но, Пресветлая Владычица, сколько же в них мольбы! Шеррит разрешит мне всё что угодно. Она простит меня, что бы я ни сделал. Но отказать ей в её просьбе...
— Не повторю.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Она прижимается ко мне, еле ощутимо и в то же время тесно-тесно, изгоняя последние остатки воздуха из соприкоснувшихся складок нашей одежды.
— Но ты будешь воевать.
Утверждение, с которым невозможно спорить.
— Буду. А тебя не пущу, так и знай.
— Но... Что я тогда буду делать одна?
Всё, чем пожелаешь заняться! Вот только почему вдруг «одна»?
— У тебя не останется свободного времени.
— Не останется? Почему?
Серая сталь глаз ещё не понимает, а изгибы тела, становящиеся всё плавнее и податливее, уже давно обо всём догадываются.
— Ты будешь заниматься моим подарком.
