Карина Демина - Наша светлость
— Кормак не пожертвует своей дочерью там, где можно пожертвовать чужой. Она и вправду была лишь тенью, которой позволили думать, что она свободна. Использовали. И убрали.
Странная логика, но я принимаю ее на каком-то инстинктивном уровне. Лорд-канцлер замешан. Во всяком случае Кайя верит в это, а я верю мужу. Он отпускает меня и, заложив руки за спину, принимается расхаживать по комнате.
…я не верю в совпадения. И в то, что Ингрид хватило бы ума и опыта обыграть дядю. А вот Кормак знал его. И меня. И Урфина.
…Магнус уехал…
…потому что надеялся собрать достаточно доказательств, чтобы сместить Кормака. Это именно та приманка, перед которой дядя не устоял. А Урфин вынужден был думать о том, как защитить Тиссу, и оказался вне игры. Впрочем, как и я. Хотя у меня для таких игр ума не хватает. Но в итоге ни дяди, ни Урфина нет, а Макферсон мертв. Его люди перейдут под крыло сильнейшего, и вряд ли они посчитают сильнейшим меня.
…а дальше что?
…не знаю. Он лишил меня и друзей и союзников.
Осталась лишь я.
…именно поэтому мы уезжаем сейчас. И плевать, как это выглядит. Я не буду рисковать тобой.
Меня хотят убить? Как-то уже и не смешно… Ингрид имела тысячу возможностей меня убить, но не стала. А те покушения? Неужели всего-навсего забава? Способ выместить злость?
И те листовки, выходит, тоже…
…к листовкам у меня тоже есть вопросы. Не к исполнению, но к содержанию. Откуда вообще пришла эта идея? Ее поддерживают, но она родилась не здесь.
Есть многое другое, о чем я не знаю. Наверное, знать не хочу. И даже злюсь на Кайя за то, что не соврал. Мог бы сказать, что с Ингрид несчастный случай приключился. Внезапная болезнь. Или еще что-то, что позволило бы запомнить ее другом.
— Иза, не убить — использовать. — Кайя опускается на колени и берет меня за руки. Он горячий или это я настолько замерзла? — Иза, чтобы защитить тебя, я пойду на все. Кормак это знает.
Я тот ошейник, который заставит Кайя слушаться команд.
Не хочу!
Но кто меня спрашивает?
— Мне нужна одежда. И обувь тоже. Что еще взять?
Шерстяные чулки и штаны из плотной ткани. Вязаный свитер, колючий до невозможности, рубаха и меховой жилет. Высокие ботинки со шнуровкой, с которой вожусь слишком уж долго.
Куртка на волчьем меху. Плащ. Перчатки. И рукавицы. Шарф.
Во дворе — побег идет по правилам, тайным ходом, и свеча в руке вносит в происходящее ноту безумной романтики — ждет Сержант.
— Гору оседлал, — он хлопает по шее массивной кобылы меланхоличного вида, — Гнев заводным. В седельных — еда и одеяло. Продержусь столько, сколько смогу…
…он будет охранять наш покой. Мы скорбим. И не желаем никого видеть.
…потом будет погоня?
…нет. Потом им придется признать, что в мое отсутствие их полномочия не столь широки. И ждать возвращения.
Многие, полагаю, не дождутся. И вот совершенно их не жаль.
— Леди, берегите себя. — Это почти пожелание удачи. И я хочу ответить, но не знаю, что принято отвечать в подобных случаях. Кайя же легко забрасывает меня на спину Горы. И сам взлетает в седло.
— Удобно?
Вполне. И надежно — Кайя обнимает меня и укрывает плащом. Гора ступает мягко и бесшумно почти. Есть в ее движениях что-то кошачье.
— Мы кота забыли.
Как-то нехорошо…
— Сержант присмотрит за ним. За всеми присмотрит.
На мосту Гора переходит на рысь, и гулкие удары копыт съедает эхо. Оно на нашей стороне. А ветер спешит замести следы. На мгновение выглядывает луна и тут же прячется, словно опасаясь, что ее сочтут сообщницей.
Город дремлет, улицы пусты, и на крышах домов прирастают сугробы.
Мы минуем площадь и храм, почти растворившийся в черноте ночи. Городская стена выплывает белой лентой, разорванной круглыми башенками. Редкие огни. Стража. Безотчетный страх, над которым я смеюсь, — кто осмелится задержать Кайя?
Звук доносится со стороны моря. Он прорывается сквозь камень и снег, рассыпаясь на осколки, которые умирают под копытами коня. И Кайя останавливает Гору.
Рвется и срастается такая знакомая, такая чудесная песня, переплетаясь голосами, каждый из которых лишь отражение другого.
— Паладины пришли. — Кайя поднимает меня, придерживая обеими руками, хотя кобыла стоит спокойно. — Я хотел показать тебе остров. Там я отдыхаю. Одна ночь в году…
…и ее лишили.
— Там красиво?
— Очень.
…белый-белый камень, вырастающий из самого моря, созданный бабочками и оттого сохранивший эхо жизни. Зимнее море ластится к ногам. Лунная дорожка соединяет далекие берега, но вряд ли кто рискнет пойти по этому мосту.
— Сначала он приходил один. И мы разговаривали. Точнее, говорил я, но казалось, что он понимает. А пару лет назад привел ее…
Он много больше и выглядит грузным. Он идет низко, почти задевая крыши домов, точно пытаясь встать между землей и небом, защищая тех, кто дорог.
Она легче, изящнее. Ее шкура в лунном свете отливает серебром, и этот наряд ей к лицу.
— Сейчас вот… — Кайя указал на третью тень, спрятавшуюся в облаках. — Наверное, хотел познакомить, а меня не будет.
— Он вернется.
Паладин замер. А песня сменила тон. Теперь в ней слышался вопрос, который Кайя понял.
— Я должен. Мне тоже есть кого защищать.
И снова вопрос. Сомнение.
— Не от тебя. От людей. Я вернусь. Обещаю.
Его слышат и более того — понимают. Вздох. И пожелание удачи. Взмах плавников, рождающий ветер, и паладин поднимается выше. Удар хвоста — воздух стонет под тяжестью туши, — и он исчезает в рыхлых перинах облаков.
И песня смолкает.
А я откуда-то знаю, что паладины не пойдут к острову, потому что встреча, ради которой они приходили, уже состоялась.
— Не считаешь меня безумным? — Кайя заставляет сесть.
— Нет… ты должен запретить охоту на них!
Потому что именно она — истинное безумие.
— Пытаюсь. Но люди привыкли охотиться. На них. Друг на друга. Не важно на кого. По-моему, им просто нравится убивать.
Ну вот, разбередила душу.
— Те, кто нас создал, думали, что у людей не хватает времени. Что если дать время, то они изменятся. Наверное, прошло еще слишком мало…
Юго едва не упустил момент.
Он лежал на крыше, голым животом на снегу, и снегом же укрытый. Винтовка примерзла к рукам и щеке, останутся следы, но это больше не имело значения.
Наниматель мертв.
Позер.
И трус, если не хватило силы духа довести до конца то, что задумал. Крови испугался?
