Полина Копылова - Летописи Святых земель
В коридорах непрерывно слышались шаги и звон оружия, замок был полон воинов – эмандских дворян и неразговорчивых угрюмых рингенцев. Где-то с другой стороны Цитадели, посреди заснеженного льда, высится страшный пятибашенный Сервайр, и в нем она. Она дышала этим сладким воздухом, расхаживала по этим коврам, предавалась разврату на этом ложе. Теперь она должна умереть. Должна умереть.
Посланец вздохнул с покорной горечью, решив предоставить все Судьбе.
Наутро его одевали приставленные к нему королем камердинеры, равнодушные и умелые, с сонными неживыми глазами.
Отвергнув противный чиновничий чепец с длинными тонкими наушниками, Эринто поднялся с табурета. Бархатная широкая стола тяжело спадала на ноги, делая шаг степенным. Низко подвешенный меч бил по бедру. Возле двери ждал секретарь с ларцем. Его лицо, обрамленное наушниками плотно натянутого чепца, было бесстрастно.
Эринто раздражало его присутствие, но таков был посольский этикет.
По галереям Цитадели посла сопровождали отроки в блестящих доспехах, уцелевшая поросль Этарет. Их нежные лица были горделивы и замкнуты, руки в кольчужных перчатках лежали на рукоятях-мечей. Многие носили регалии своих казненных отцов.
Двое рингенцев распахнули высокую дверь в Чертог Совета.
Длинный стол из него убрали, взамен спинками к окнам расставили полукругом кресла. В них восседали магнаты. Зияли места тех, кто был умерщвлен. Раин почтительно стоял за креслом своего отца, Окера.
Безысходность наполнила душу Эринто, когда его взгляд встретился со взглядом Аргареда. Глаза у Аргареда были внимательные и печальные.
Эринто поклонился.
Секретарь уже срезал с ларца печати, доставал туго поскрипывающий свиток, разворачивал, распяливая на вытянутых руках. Эринто осторожно принял документ и начал чтение, следя исподлобья за выражением лиц слушающих.
Лица оставались бесстрастными. Этарет, несомненно, догадывались, что может написать им король Элеранса, такой же узурпатор, как Беатрикс. Только взгляд Аргареда стал тверже и резче поджал губы вытянувшийся за его креслом Раин.
Краска стыда запятнала лицо Эринто.
Он закончил читать и машинально провел пальцами по лбу. Совет молчал. Конечно. А что они могут сказать, если Эринто участвует в этом позорище? Где твои добродетели, где твоя доблесть, милый Эринто? Ты мнил, что Аддрик тебя боится и потому не посмеет принудить к чему бы то ни было? Еще как посмеет! Вернее, уже посмел.
– Мы должны обдумать и обсудить условия его величества короля Элеранского. Мы известим вас позже о решении Совета, – достиг его слуха голос Аргареда. Через силу кивнув, Эринто поклонился и вышел. И уже в коридоре вспомнил, что ему угрожает в случае неудачи. Тяжелым шагом он отправился в свой покой, с размаху швырнул на ковер облачение и свалился лицом в подушки. Он чувствовал себя беспомощным ребенком, которого никто не хочет слушать.
***– … Чертовы недоумки! Вокруг столько приспособлений для развязывания языка, а вы за две недели не могли применить ничего, кроме кнута и дыбы! И умудрились искалечить ее, сучьи вы дети! Грош вам цена! Вам не палачами, а поломоями в блудилище работать – ни на что больше не годитесь! – Родери бушевал, потрясая кулаками перед носом профосов. Они косолапо пятились, округляя глаза и разводя жилистыми голыми руками.
– Господин магнат, господин магнат. Бог свидетель, мы изучали эти машины, но так и не поняли, как они действуют, словно сам дьявол их зачаровал!
– Изучали! Испытали бы раз двадцать на хворосте – или на чем там пробует свой инструмент ваш брат палач? – глядишь, и разобрались бы!
– Мы так и делали! Но они рвут и ломают вязанки с одного поворота винта! Мы можем ее случайно погубить или совсем изувечить!
Тут послышался тихий смех Беатрикс. Она стояла прямая, словно выточенная из бурого камня, и смеялась, глядя на палачей презрительно.
– Я знаю, как все это действует, – сказала она, – я не раз это видела. Я знаю, почему у них вязанка ломается с одного оборота. – Она слабым кивком указала на профосов. – По той же причине и рука у меня искалечена… От неумения. Впрочем, нет худа без добра – отречения я теперь не подпишу…
Стало тихо. После ее слов всегда становилось тихо.
– Мы честные заплечных дел мастера, – продолжал оправдываться профос, – и понимаем только в честных пытках. Прикажите выпороть, вздернуть на дыбу, надеть сапожок, накачать водой, помять пальцы щипцами или там огнем прижечь хорошенько, если упрямится, – мы все сделаем. Но эти машины…
– Черт!.. – Родери сверкнул глазами и остановил взгляд на жаровне. – Вот о чем мы забыли! И совершенно зря. Мы просто законченные дуралеи, если до сих пор не пробовали огонь!
Аргаред безотчетно вздрогнул, но и слова сказать не успел, как его сына уже понесло.
– Сейчас мы это поправим. Еще не поздно. Сейчас будем иметь все, что нужно, – и признание, и отречение… Сейчас! Привяжите ее покрепче к креслу, чтобы пальцем не могла шевельнуть!
Он со скрежетом сунул кинжал в жаровню.
– Родери, что ты задумал? – Окер даже привстал с кресла.
– Секретарь, приготовьтесь записывать. Сейчас она скажет все, что нужно.
– Что ты хочешь сделать, Родери?!
– Добыть наконец показания, раз уж палачи на это не способны!
– Не марай рук, сын!
– Ничего, за один раз не испачкаюсь. Беатрикс научила меня вылезать из копоти чистеньким. Тряпку мне! Мокрую тряпку! Кинжал раскалился, а я не хочу сжечь себе руку, она еще пригодится мне, чтобы держать меч! – Родери метался, как припадочный, волосы налипли на лоб, глаза отливали красным, на губах блуждала полубезумная улыбка. Он выхватил раскаленный клинок из углей и начал боком приближаться к Беатрикс. Она немо напряглась, выпрямившись, насколько дали веревки. Глаза ее следили за острием клинка.
– Посмотри, Беатрикс. – голос Родери сделался вкрадчивым, подвывающим, жутким, все, кто сидел как завороженный, приподнялись с кресел и подались вперед. В воздухе слышался слабый треск, – посмотри хорошенько, какой он горячий! Так горячо, готов спорить, тебя даже твой верный рыцарь Ниссагль не целовал!.. – Он помахивал вишневым клинком, а левой рукой спускал с ее груди рубашку, как будто раздевал, перед тем как лечь с ней в постель…
– Родери!
Уши присутствующих заложило от крика Беатрикс, длившегося вечность – и мгновение. Светлые волосы у нее встали дыбом. Глаза глядели бессмысленно.
– Родери, хватит!
Родери, повернув к отцу безумное лицо, захохотал:
– Водой откачаем!
Но все же отвел раскаленный кинжал от ее груди.
– Ну, ты будешь говорить? – Она молчала, судорожно заглатывая воздух. Ледяной пот скатывался по лбу и вискам. Клинок в руке Родери едко дымился. От запаха паленого мяса тошнило.
