Джордж Мартин - Грёзы Февра
Может ли быть иной конец? Зверь сильнее их, он представляет силу природы. Зверь был подобен реке и вечен. Его не мучили сомнения, он не ведал мыслей, не умел мечтать и строить планы. Джошуа Йорк мог победить Деймона Джулиана, но, когда Деймон Джулиан сдавался, его место занимал дремавший в нем зверь, активный, безжалостный, могучий. Своего зверя Джошуа опоил зельем, подчинил собственной воле, поэтому зверю Джулиана он мог противопоставить только свою человеческую природу. А одной человеческой природы, как оказалось, мало. Шансов на успех у него не оставалось.
Эбнер Марш нахмурился. В голове вертелась какая-то, пока еще неясная мысль и не давала ему покоя. Он пытался сформулировать ее, но она все время ускользала. Рука нестерпимо болела. Ему хотелось выпить чертова зелья Джошуа. Вкус у него был мерзкий, но Джошуа как-то сказал, что оно содержит настойку опиума, это могло бы облегчить боль. И алкоголь тоже не помешал бы.
Угол, под которым били в отверстие в потолке солнечные лучи, изменился. Пошла вторая половина дня, решил Эбнер Марш. Солнце стало клониться к западу. У них остается совсем немного времени. Потом двери начнут открываться. Он посмотрел на Джулиана, затем перевел взгляд на ружье. Марш стиснул руку, как будто это могло облегчить боль. О чем, черт возьми, он думал? О дурацком снадобье Джошуа для своей руки… нет, о звере, о том, что Джошуа никогда не сумеет побороть его, потому что…
Эбнер Марш прищурил глаза и бросил взгляд в сторону Джошуа. Но однажды он поборол его, вспомнил Марш. Однажды он поборол его, невзирая на зверя. Почему он не может сделать это еще раз? Почему? Марш обхватил руку и начал медленно раскачиваться из стороны в сторону, чтобы боль отступила и не мешала думать. Почему, почему, почему?
И ответ пришел сам собой, как всегда бывает в таких случаях. Может быть, Марш был тугодумом, но он никогда ничего не забывал. Его осенило. Напиток, подумал он. Теперь он ясно представил себе, как все было. Когда Джошуа на солнце стало плохо, он вылил остатки зелья ему в горло, перевернул бутылку и, увидев, что она пуста, запустил ее в реку. Спустя несколько часов Джошуа покинул его, сколько времени ему понадобилось, чтобы добраться до корабля? Сколько… дни, да, несколько дней ушло у него на то, чтобы вернуться на «Грёзы Февра». Он бежал к своим проклятым бутылкам, бежал от красной жажды. Потом он нашел пароход и мертвецов на нем, начал отрывать доски, и тут появился Джулиан… Марш вспомнил слова Джошуа… «Я с криками набросился на него. Я орал что-то нечленораздельное. Я жаждал мести. Я испытывал страшное желание убить его, никого еще мне не хотелось убить так, как его. Мне хотелось перегрызть его бледное горло, узнать вкус его проклятой крови! Мой гнев…» Нет, подумал Марш. Дело было не только в гневе. Жажда. Вот почему. Вот почему Джошуа так разъярился, хотя сам так и не понял этого. Он находился в первой стадии красной жажды! Должно быть, как только Джулиан улизнул от него, он пошел и выпил своего снадобья. Поэтому он и не понял, что это было и почему он был так не похож на себя прежнего.
Тут у Марша внутри все похолодело. Интересно, осознавал ли Джошуа истинную причину того, почему он начал отдирать те доски, и что случилось бы, не помешай ему Джулиан? Неудивительно, что в тот раз Джошуа победил и что больше ему это не удавалось. Его ожоги, страх, кровавая резня вокруг и многодневное отсутствие питья… несомненно, это была жажда. В ту ночь в нем самом пробудился зверь, и он оказался сильнее зверя Джулиана.
На мгновение Эбнера Марша охватило возбуждение. Потом внезапно он понял, что его надеждам не суждено сбыться. Возможно, он и сделал важное для них открытие, но что толку? Это уже не поможет. Сбежав от Джулиана, Йорк сделал для себя изрядные запасы зелья. И, отправляясь в эту их поездку на плантацию Джулиана, он перед отбытием из Нового Орлеана выпил полбутылки своего средства. Марш не знал, каким образом пробудить в Джошуа лихорадку, лихорадку, которая могла стать их единственным шансом… взгляд его снова упал на двустволку, проклятое, бесполезное ружье.
– Черт, – пробормотал он. Забудь о нем, сказал он себе. Оно бесполезно. Думай, думай, как думал бы на твоем месте мистер Джефферс. Уж он-то что-нибудь да придумал бы. Это как во время пароходных гонок, пришло Маршу на ум. Просто так второй такой же быстроходный корабль не обгонишь, тут нужно применить хитрость. Нужен классный лоцман, который знает все рукава и излучины, знает, где и как можно сократить путь, как обставить соперника. Может быть, для этого вам понадобится скупить все березовые дрова, чтобы противнику остался только тополь, может быть, понадобится иметь в резерве бочонки со свиным жиром. Без хитрости не обойтись!
Марш нахмурился и здоровой рукой принялся пощипывать бакенбарды. Он понимал, что в этой ситуации не может сделать ничего. Решение оставалось за Джошуа. Только Джошуа сгорал на солнце и с каждой минутой терял силы. Он не сдвинется с места до тех пор, пока на карту поставлена жизнь Эбнера Марша. Если бы только нашлось средство, способное заставить Джошуа пошевелиться… пробудить в нем жажду… Как это происходило? Каждый месяц, как будто, если только регулярно не употребляешь это зелье. Могло ли что-то другое пробудить ее? Что еще могло спровоцировать ее? Марш полагал, что что-то было, но что именно, он не знал. Может быть, гнев имел какое-то отношение к этому, но его одного было недостаточно. Красота? Действительно, красивые вещи представляли для него искушение даже при наличии снадобья. «Возможно, он выбрал меня в партнеры, потому что я был самым безобразным капитаном на чертовой реке», – думал Марш. Но и этого мало. Проклятый Деймон Джулиан достаточно красив, и вызывает у Джошуа ярость, но Джошуа все же проигрывал ему, всегда проигрывал, и виной тому было его питье, во всяком случае, так он полагал… Мысли Марша снова вернулись к тем рассказам, которые он слышал от Джошуа Йорка, о темных ночах, о смерти, о страшных горьких временах, когда жажда завладевала его душой и телом.
«…попал мне прямо в живот, – сказал Джошуа, – кровь из меня хлынула потоком… Я поднялся. Должно быть, я представлял жуткое зрелище, с бледным лицом и весь перепачканный кровью. И я испытал странное чувство… Джулиан прихлебывал свое вино и с улыбкой говорил: „Неужели вы и в самом деле думали, что в ту августовскую ночь я намеревался причинить вам зло? Хотя, не буду кривить душой, в приступе боли и ярости я был способен и не на такое. Но не до этого…“
Перед мысленным взором Марша возникло его лицо в тот момент, когда он вытаскивал из тела клинок мистера Джефферса, искаженное и звериное… он вспомнил обгоревшую Валерию, умиравшую в ялике, вспомнил, как взывала она и бросилась к горлу Карла Фрамма… он вспомнил, как Джошуа Йорк говорил ему: «…человек снова ударил меня, и я набросился на него с кулаками… он снова пошел в атаку…»
