Михаил Исаков - Ловушка для героя
Стихоплет сочинял элегию на свою смерть.
Рыцарь представлял себя в битве с мечом в руке.
Воришка хотел успеть решить последнюю в своей жизни задачку.
Игрун эту задачку сочинял.
Крастока выбирала платье для гробницы.
Доброволец успел отправить письмо сыну.
Рыбак летел к звездам и слышал песнь теплого моря на котором провел детство.
Никто ни о чем не жалел. Жалость не была включена в программу их иллюзии.
* * *Клешня быстро нагревалась. Сашка подозревал, что если это продолжится и дальше, то придется делать технический перерыв. В зале завыла сирена, замигал желтый сигнал опасности.
— Что это? — прокричал Сашка Ловцу.
— У них есть резервные батареи, но их хватит на несколько минут, не больше.
— А что ж мы такое сломали?
— Распределительный щит.
— Трансформатор что ли?
Ловец не знал что такое трансформатор, но на всякий случай кивнул.
— А потом?
— Будем доламывать энергоустановку.
— Что?
— Реактор.
— Чего?!
— Не отпускай! — пытался приказывать Ловец.
Но Сашка все же отпустил. Слово "реактор" для него однозначно означало связь с атомной энергией. А если сломать атомный реактор, то можно получить облучение гораздо больше дневной нормы. Он не знал в точности, сколько эта норма составляет, но брать сверх нее не хотел.
Все еще работающая клешня, лишенная стабилизационного веса студента, мелко вибрируя поворачивала брызгающий светом ствол. Сашка отползал всторону кося глазами на дверь, недалеко от которой стоял Ловец.
— Вернись, дурак! Мы и так уже все, что надо, сделали. Реактор без распределителя не сможет работать и остановится.
Увещевания не подействовали и Ловец уже собирался наподдать парню пинков, как случилось это.
Сила.
Распределительный щит вспыхнул и задымил, лазер перестал работать, погасло центральное освещение и замолчал алярм-сигнал. Реактор прекратил свое существование. Остановились и умерли все приспособления и машины, питаемые энергией реактора. Осталась только Сила.
Вернее, она вернулась.
Это был поток, прилив, водопад, горная река и водоворот одновременно. Ловец испытал глубочайшее похмелье и почти сразу быстротечное опьянение вернувшимся могуществом.
Свой первый фаербол он пустил в пульт управления к которому отползал Сашка. Шар огня прошипел над самой головой парня и превратил пульт в груду металла и пластмассы.
— Это Сила!!! — орал пьяный Ловец. — Моя Сила!!!
"Боже, какой я идиот, — стонал Сашка, продолжая ползти. — Зачем? Ну, зачем я послушался?"
— Я вам покажу "кукла"!!! — Ловец, качась, пробирался вдоль стены. От него без перерыва летели бенгальские огни фаерболов, ставшие единственным источником света в зале. — Я не "кукла"!!! Не будет больше никаких…!
Раньше Сашка никак не мог понять, что значит, когда с человеком происходит "системный сбой". Теперь он воочию видел последствия такого сбоя и склонялся к выводу, что в данном случае никакая перезагрузка не поможет. О своем мнении Сашка пытался сообщить пришедшему в себя инженеру, но кроме долгого "Я-а-а-а!!!" ничего членораздельного у студента не получилось.
Лежащий на полу инженер, не делая попыток подняться, в ужасе смотрел на искаженное криком лицо мальчишки и беззвучно шевелил разбитыми в кровь губами. Казалось, что только он — студент-пришелец — остался трезвым и вменяемым человеком, который делает простые и понятные вещи. Например, открывает дверь, встает и идет по темному коридору.
* * * Ein feste Burg ist unser Gott…?
Сашка слышал голос. Он не понимал, что значат эти слова, но отчего-то был уверен в том, что это молитва. Голос пытался петь, но получалось лишь напевным речитативом, в котором звучала неколебимая вера и просьба:
Und wenn die Welt voll Teufel wär
Und wollten uns verschlingen,
So fürchten wir uns nicht so sehr,
Es soll uns doch gelingen.[1]
Молившийся, казалось, был рядом, очень близко и одновременно где-то далеко-далеко, в бесконечной пустоте.
Пусть черти наполняют мир,
Пусть нас пожрать мечтают,
Нисколько не страшимся мы:
Победа нас встречает.
Пустой коридор продекламировал стихи громко и с подобающей таким строкам торжественностью.
— Станное дело, человек дрожит, буквально выворачивается от страха, но все равно стремиться доказать, что он победитель.
— Кто это? — спросил Сашка, не услышав своего голоса. Даже если бы он закричал что есть мочи, он не расслышал бы себя в окружающем грохоте.
— Чему ты удивляешься? Вернулась магия, вернулись и мы.
— Мы?
— Ты назвал нас "неизвестные", хотя "нас" всего один.
— Вы Бог?
— Интересно, ты спрашиваешь "нас" или меня одного?… Нет, я не Он…
На Сашу накинулась жажда повиновения Ему и только Ему. Парень даже не догадывался, что способен на такое чистое, кристальное чувство абсолютного рабства. Все остальное в этом мире для него умерло, прекратило свое существование, уступив место только безмерному желанию быть самым лучшим слугой Господина. Если в эту минуту Он сказал бы ему прыгнуть в пропасть, Саша прыгнул бы без всяких протестов и уж тем более сожалений. Убить? Да, он готов был совершать и убийства. Быть никем? Сашка уже стал никем.
— …я не Бог. Я лишь маленький Хозяин этого маленького мира.
В следующее мгновение Саша почувствовал, что ему повинуется каждая капелька всех, даже самых маленьких и незаметных родничков на этой планете. Он понял, что любой камешек могучих гор, мельчайшая веточка обширных лесов, еле заметная складка человеческой мысли, словом, все то, что было, есть и будет в этом мире подвластно ему и только ему. Он был во всем и везде. Без его решения не могло осуществиться ни одно самое невинное событие, даже такое как одинокая молитва в запертой, темной комнате Базы.
— …Я, своего рода, Небожитель.
Вокруг Саши были бесконечные облака. Мягкая перина легкими прикосновениями баюкала его и ждала его желаний. Голубизна неба и белое успокоение вечного покоя. Серая тучка только и ждет твоей мысли о купании, вихрь черных туч жаждет покатать тебя на волнах воздушного урагана, а прозрачный туман хочет нежно обнять и успокоить. Вечность, украшенная звуком ветра и величественными стихами.
— Это вы поете?
— Нет. Это твой новоприобретенный друг Виктор Эрман просит Бога направить его на путь истинный и помочь. Он делает это каждый раз, когда Господь требует от него самостоятельности и решительности. Знает о требованиях Бога, но не может перебороть себя и от этого мучается. Боится. Помню, когда я его спрашивал, хочет ли он остаться в этом мире, пришлось слушать его три дня подряд. Никак он не подходит для протестантизма, психологической конституцией не вышел.
