Пол Андерсон - Операция Хаос
Разумеется, он был святым.
— Нет, Стивен Павлович, не надо преувеличивать мои заслуги. Я уверен, что немало и ошибался, и грешил. Но милость Господня не имеет границ. Я был… это невозможно объяснить. Пусть будет так. Мне позволено дальше заниматься моим любимым делом…
На доске появились новые фразы. Янош временами стирал написанное, и мел скрипел снова. Те, кто знали французский (русский и венгр сочли, что этот язык им более подходит, чем немецкий), постепенно начали понимать, что происходит. Лишь я, однако, деля с Лобачевским общее тело, понимал все в достаточной степени.
И по мере того, как росло мое понимание, я все более ощущал необходимость передать его остальным. А время летело.
Лобачевский отвечал:
— Нужно торопиться, поскольку, я согласен, что час поздний, а опасность ужасна, поэтому я вынужден использовать современную, отрывистую манеру разговора…
Когда был получен ответ на последующий вопрос, я подозвал присутствующих к себе. Все они, если не считать Джинни, а она сейчас выглядела чрезвычайно эффектно, и кроме сидящего у ее ног Свертальфа, представляли собой весьма жалкое зрелище. Усталые, потные, осунувшиеся. Галстуки либо ослаблены, либо просто сняты. Прически растрепаны. У большинства в руках сигареты. Я сидел на стуле, глядя на них. Возможно, у меня был вид еще более разочарованный. То, что сообщил мне влезший в мое тело святой, было поразительно. Нет, оно было просто ужасно.
— Теперь все ясно, — сказал я. — Мы ошиблись. Бог ничего не приказывал своим святым и ангелам. По крайней мере в нашем понимании не приказывал. Появление святых обуславливается лишь молитвой. Пастор, вы-то понимали это и раньше. Но, сознательно или нет, мы полагали, что являемся более значительными персонами, чем на самом деле.
Лобачевский тут же поправил меня:
— Нет, для Него равно важно все. Но должна быть свобода выбора — даже для сил зла. Более того, существуют соображения, в силу которых… Ну, думаю, тут не совсем подходит этот термин «Политика фактов». Не знаю, существует ли подходящая земная аналогия… Грубо говоря, ни Бог, ни Враг не желали своими действиями спровоцировать чрезмерно ранний Армагеддон. В течение вот уже двух тысяч лет они избегают прямого вмешательства в э-э… территории: Небо и Ад взаимно неприкасаемы, и такая политика в обозримом будущем не подлежит замене…
Наша молитва была услышана. Лобачевский — святой в прямом смысле этого слова. Он не мог сопротивляться нашей мольбе, да это ему и не запрещалось. Но и помогать нам в Аду он тоже не мог. Это запрещено. Он вправе, оставаясь в моем бренном теле, отправиться с нами туда, но лишь как наблюдатель. Только как наблюдатель, ничего более. Он очень сожалеет. Каждый Дух должен идти своим собственным путем, ибо… Неважно. В общем, в наш Континуум и в мое тело он вошел, преследуя иные цели.
Больян — другое дело. Он тоже услышал наш призыв. Ведь молитва была так свободно построена, что вполне могла быть обращена к нему. Далее, он не приобщен к сонму святых. Он говорит, что его душа находилась в чистилище. Подозревая, что мы не понимаем его место умозрительно, он объяснил, что это место, где душа не может непосредственно воспринимать мудрость Господню, но может самостоятельно добиваться своего совершенствования.
Во всяком случае, пока он не взят на Небо, но и не проклят. Таким образом, ему не запрещено принять в борьбе активное участие. Похоже, у него появился шанс на выигрыш. Он понял, о чем мы просили в нашей молитве. Понял все, даже то, что мы не высказали словами. И, как и Лобачевский, выбрал для воплощения мое тело. Но Лобачевский не знал о его намерениях. Будучи святым, он обладал большей мощью, и успел на какое-то мгновение раньше…
Я остановился, чтобы зажечь сигарету. Чего мне действительно хотелось, так это осушить галлон крепкого сидра. Глотка моя была словно пересушена и забита пылью.
— Очевидно, в случаях, подобных нашему, Дух должен поступать согласно определенным правилам. Не спрашивайте меня почему. Уверен, что если бы вам стали известны причины, вы нашли бы их достаточно вескими. В частности, полагаю, чтобы предохранить нашу смертную плоть от чрезмерного потрясения, от перенапряжений. Одно из правил вполне очевидно. Больян не обладал силой святости, но мог создать себе сколь-нибудь пригодное тело.
Помните, доктор Нобу, вы предлагали это недавно. Вероятно, даже если бы мы приготовили все нужные вещества, он не смог бы воспользоваться ими. Единственная для него возможность открыть себя людям — это войти в чье-либо живое тело. Есть еще правило — душа не может перескакивать из одного тела в другое, Она должна оставаться в нем, пока не закончится то, из-за чего она вернулась на Землю. Больяну нужно было молниеносно принять решение. Мое тело уже было занято.
Правила приличия не позволяли ему войти в тело э-э… женщины. Если бы он вселился в кого-то, кто не собирался вместе с нами отправиться в Ад, пользы от этого было бы немного.
Хотя об этом в молитве не упоминалось, в ее обертонах он уловил, что в экспедиции должен участвовать третий человек мужского пола. И Больян устремился в его тело. Он всегда действовал быстро. И слишком поздно обнаружил, что вселился в тело Свертальфа.
Широченные, могучие плечи Барни обмякли:
— Значит из задуманного нами ничего не вышло?
— Не обязательно, — сказал я. — Джинни — сильная ведьма. Если она поможет увеличить мощь кошачьего мозга Свертальфа, он полагает, что справится. После смерти он провел много времени, исследуя геометрию различных Континуумов. В том числе таких странных и жутких, что не может даже поведать о них и намеком. Идея налета на Ад ему понравилась.
Свертальф качнул хвостом, усы его встали прямо, бакенбарды распушились.
— Значит, получилось! — закричала Джинни. — Ура-а! Ию-лю-у!
В определенной степени, да. Решимости у меня было не меньше, меньше было энтузиазма. На мрачный лад меня настраивало узнанное от Лобачевского. Я предчувствовал, что здесь много трудностей. Вряд ли просто так Враг позволил бы добиться нам успеха. Против нас будет направлена вся сила, вся его хитрость.
— Так… — с растерянным видом сказал Карлслунд. — Так, так…
Джинни прекратила свой военный танец.
Я сказал:
— Может быть, вы лучше позвоните ему, доктор Грисволд?
Маленького росточка доктор кивнул:
— Я сделаю это из своего кабинета. Вы оставайтесь здесь, будете все видеть и слышать.
Я чуть не выругался. Законно ли это? По-видимому, в какой-то мере… не запрещается.
Несколько минут нам пришлось подождать. Я крепко прижал к себе Джинни. Остальные, кто негромко переговаривался о построенном, кто в бессилии опустился на стулья. Бодрость хранил только Больян. С помощью Свертальфа он удовлетворял свое ненасытное любопытство обследованием того, что было в лаборатории.
