Ким Харрисон - Хороший, плохой, неживой
– Миз Морган, – начала она, и в глазах ее близко не было извинения, – до моего внимания только что дошло, что с вами был заключен контракт на возврат нашего талисмана. Который, как выяснилось, никогда не пропадал.
– Именно так, мэм, – ответила я, сама удивившись, как мало из меня исходит почтения. – Когда мне было об этом сказано, мои затраты времени и усилий учтены не были.
Она медленно выдохнула:
– Терпеть не могу выковыривать дичь из-под земли. Вы колдовали на поле?
Ее откровенность мне понравилась, я решила ответить тем же.
– Я три дня билась над тем, как проникнуть в офис мистера Рея, а я ведь могла в это время работать над другими делами. И хотя я понимаю, что вина здесь не ваша, кто-то должен был меня известить.
– Вероятно, но факт остается фактом: рыбка не пропада-i ла. У меня нет привычки откупаться от шантажа. Вам придется перестать.
– А у меня нет привычки шантажировать, – ответила я, не испытывая ни малейшего искушения сорваться в присутствии ее стаи. – Но я бы поступила небрежно, если бы не поставила вас в известность о своих чувствах. Я вам даю слово, что не стану вмешиваться в игру. Потому что мне это и не нужно будет. Пока мне не заплатят, каждый раз, когда мяч уйдет в сторону или треснет бита, ваши игроки будут думать, не моя ли это работа. – Я улыбнулась, не показывая зубов. – Пятьсот долларов – очень небольшая плата за душевное спокойствие ваших игроков.
Вшивые пятьсот долларов. Надо было в десять раз больше брать. Какого черта охранники Рея тратили на меня пули ради какой-то вонючей рыбешки, я до сих пор не могла понять.
Она приоткрыла губы, и я готова поклясться, что в ее вздохе послышалось рычание. Спортсмены славятся своей суеверностью. Она заплатит.
– Не в деньгах дело, миссис Саронг, – сказалая, хотя сперва дело было именно в деньгах. – Но если хоть одна стая обойдется со мной как с дворнягой, я ею и стану. А я не дворняга.
Она отвела взгляд от поля:
– Не дворняга, – согласилась она. – Вы волк-одиночка. – Грациозным движением она подозвала ближайшего верволь-фа – чем-то он показался мне знакомым. Он поспешно вышел вперед с переплетенной в кожу чековой книжкой размером в библию, которую приходилось держать двумя руками. – Одинокий волк – самый опасный, – сказала она, выписывая чек. – И живут они меньше всех. Найдите себе стаю, миз Морган.
С громким треском она оторвала чек. Я не очень поняла, были ее слова советом или угрозой.
– Спасибо, уже нашла, – ответила я и спрятала чек, не глянув на сумму. Гладкий мячик коснулся моих пальцев, я его вытащила и положила в ее подставленную ладонь. – Я уйду до начала игры, – сказала я, зная, что обратно на скамейки мне уже никак не попасть. – На сколько мне запрещено посещение?
– На всю жизнь, – ответила она, улыбаясь как сам дьявол. – Я тоже не дворняга.
Я улыбнулась в ответ – она мне искренне нравилась. Гленн подошел поближе. Я взяла из его руки бокал шампанского и проставила на подоконник.
– Всего наилучшего, миссис Саронг.
Она наклонила голову, как королева, отпускающая подданных, держа в руке второй бокал из принесенных Гленном.
У нее за спиной притаились три молодых человека, мрачных и хорошо ухоженных. Я бы на ее должности работать не взялась, хотя, кажется, льготы тут серьезные.
Ботинки Гленна звучно ступали по бетону на обратном пути к воротам – нас теперь не вез Мэтт на микрокаре.
– Ты там попрощался со всеми от моего имени? – спросила я, имея в виду Ника.
– Конечно.
Глаза его смотрели на большие знаки с буквами и стрелками, показывающими на выход. Когда мы туда добрались, солнышко приятно грело и, дойдя до автобусной остановки, я успокоилась. Гленн остановился рядом и отдал мне шляпу.
– Насчет твоего гонорара… – начал он.
– Гленн, – перебила я, надевая шляпу, – я уже твоему папе сказала, чтобы вы не парились. Я благодарна за то, что выкупили мой контракт в ОВ, а с двумя_ тысячами, которые дал мне Трент, вполне перебьюсь, пока у меня рука пройдет.
– Можешь помолчать? – спросил он, копаясь в кармане. – Мы кое-чего придумали.
Я повернулась, увидела ключ у него в руках, посмотрела ему в глаза.
– Получить «добро» на компенсацию тебе отмененного курса мы не могли, но тут у нас попался реквизированный автомобиль. Страховая компания его списала, так что на аукцион мы его выставить не можем.
Машина? Эдден дает мне машину? Карие глаза Гленна сияли.
– Сцепление и трансмиссию мы починили. Еще барахли-. ла электросистема, но механик из гаража ФВБ ее наладил бесплатно. Мы ее отдали бы тебе раньше, – сказал он, – но департамент регистрации не понимал, что я пытаюсь сделать, и пришлось три раза туда ездить, чтобы перевести ее на твое имя.
– Ребята, вы мне купили машину? – спросила я прерывающимся от волнения голосом.
Гленн улыбнулся и подал мне полосатый, как зебра, ключ на цепочке с лиловой кроличьей лапкой.
– Деньги, вложенные в нее ФВБ, примерно те же, что мы тебе должны. Я тебя отвезу домой. Там переключение ручное, и вряд ли ты со сломанной рукой сможешь переключать передачи.
У меня вдруг застучало сердце. Я пристроилась в ногу с Гленном, осматривая стоянку.
– Которая моя?
Гленн показал, и стаккато моих каблуков по бетону дало сбой – я узнала красную машину с откидным верхом.
– Это машина Фрэнсиса, – сказала я, не совсем способная разобраться в своих чувствах.
– Это ничего? – спросил Гленн, внезапно озабоченный. – Ее собирались сдать на металлолом. Ты же не суеверна?
– Н-ну… – промямлила я, притягиваемая сияющим красным лаком.
Потрогала его, ощутила приятную гладь. Верх был опущен, и я повернулась, улыбаясь. Озабоченная мина Гленна сменилась облегчением.
– Спасибо, – прошептала я, не веря, что машина действительно моя. Нет, правда моя?
Осторожно ступая, я осмотрела машину спереди, сзади. У нее были новые индивидуальные номера: БЕГУНЬЯ. Совершенство.
– Она моя? – спросила я с бьющимся сердцем.
– Давай, садись, – сказал Гленн.
Лицо его преобразилось от довольного энтузиазма.
– Она чудесная, – сказала я, сдерживая слезы. Кончились просроченные автобусные проездные. Кончилось стояние на холоде. Не нужно маскироваться колдовством, чтобы меня впустили в автобус.
Я открыла дверцу. Кожаное сиденье было теплым от полуденного солнца, гладкое, как шоколадное молоко. Веселый звон открываемой и закрываемой дверцы звучал небесной музыкой. Я вставила ключ, проверила, что машина стоит на нейтрали, выжала сцепление и запустила двигатель. Гул мотора – это был голос самой свободы. Закрыв дверь, я обернулась сияющим лицом к Гленну.
