Сергей Булыга - Чужая корона
Вскоре так оно и случилось — наступила осень, в городе начались перебои с провизией. Хлопы ведь нам давно уже ничего не подвозили. Цены на рынках резко подскочили. А потом, чем холодней становилась погода, тем все трудней и трудней стало добывать не только провизию, но и дрова. В книгохранилище стало очень холодно, я постоянно ходил в кожухе. Вина в подвале давно уже не было.
Зато — ф-фу! наконец! — пан Грютти и его друзья ушли.
— Проклятая страна! — сказали они напоследок. — Нигде еще мы не встречали такой черной неблагодарности.
— А череп? — спросил я. — Забыли?
— Оставь его себе, старик! Когда свой до дырки прочешешь, возьмешь второй взамен. Он просторный!
С тем они и ушли. Я, конечно, был рад, что такой диковинный череп остался у меня. Но в то же время я никак не мог взять в толк, почему это они с такой легкостью бросают столь ценный, по их же словам, трофей.
Однако уже вечером все прояснилось. Из города вернулся мой верный Ясь и сказал, что у нас опять объявился Цмок. Живой и невредимый! Вначале его видели под Клювском, потом на Гиблом озере. А три дня тому назад он явился под самый Горельск и развалился там прямо напротив Глебских ворот. Тамошние паны под предводительством тамошнего же старосты пана Гардуся Гопли вышли на Цмока, и этот Цмок их всех побил.
Видовище там, говорят, было страшенное. Цмок был двадцати саженей в длину и о трех головах. Так что, все теперь говорят, никакого Цмока паныч Юрий Зыбчицкий и не убивал, все это шухли-мухли, и пан Грютти со своими вражцами тоже мухляр. Их, кстати, уже ищут, закончил свою повесть Ясь.
Никто их, конечно, не искал. Они ушли, ушли совсем из города, и больше я о них ничего не слышал. А череп я, на всякий случай, перенес в подвал и покрыл его там забытым паном Грютти плащом. Такой белый златоградский плащ, весь в крови. Череп до сих пор лежит в подвале, никто у меня о нем ничего не спрашивает. Теперь всем не до черепа.
А что! В этом нет ничего удивительного. Осень давно уже кончилась, а зима в этом году выдалась на редкость лютая и вьюжная. В городе голод и холод. Стрельцы поразбегались кто куда, а те из них, которые остались, сами примкнули к лихим людям. Так что у нас теперь грабят не только ночью, но и днем. Наияснейшая княгиня говорит:
— Хоть бы хлопы пришли да перебили их, что ли!
Но хлопы в город не идут, говорят:
— Га, нашли дурней! Демьян к вам уже сходил, а теперь землю парит. А нам и дома добро, и тепло, и сытно.
Так там оно и есть. А нас они из городов не выпускают. А кто выйдет, тому сразу смерть. Поганые хлопы!
Да только они теперь уже не хлопы, теперь они братки, все равные. Но есть у них уже и поважаные братки, это которые всем там заправляют. Недавно такие поважаные, с охраной, конечно, приходили к нам в Глебск. Амельян из Грибцов и Шпиридон Кавалочский. Нюра их принимала, угощала абаранками. Из последней муки напекла! Они взяли у нее несколько возов всяких нарядов, украшений, кое-что из мебели красного дерева, а особенно их заинтересовали зеркала, сказали, это ихним бабам будет до сподобы, и уехали. Правда, теперь, это от них, поважаных братков, у наияснейшей есть кое- что из провизии. Я вчера у нее был, угощался. Она говорила:
— Ничего, Сцяпашка, не печалься, у меня добра навалом, еще надолго хватит. Но надолго нам и не надо, зима же скоро кончится.
Га! Нравится мне ее оптимизм! Я вернулся домой, развел огонь…
А знаете, чем я теперь свою печь топлю? Вот, правильно! Книжные полки я давно уже сжег, теперь пришел черед…
Ну, вы понимаете! Прав был покойный доктор Думка: Цмок до моих книг добрался! Я, правда, пока что жгу самые худшие из них, самые, скажем так, неактуальные. Но кто знает, сколько еще эта зима продлится? Мало ли какой теперь у Цмока сон! Вдруг он взял и на сто лет заснул? А что! С него теперь станется! Я когда такое подумал, наполохался, полез в подвал, там сел напротив черепа, посмотрел ему прямо в глаза и спросил:
— Долго ли еще ты будешь дрыхнуть, скотина?!
Он ничего мне не ответил. Я подождал еще немного и полез обратно наверх. Наверху, возле печи, теплее. Я теперь там день и ночь сижу, греюсь, думаю. И вот что я недавно надумал. Наверное, когда нас было еще мало, Цмок нас почти что не трогал, терпел. А как только нас стало много, как стали мы пущу рубить да дрыгву осушать, тут он не вытерпел, сильно озлобился, вышел — и вон что натворил. А может, это вовсе и не оттого. Отчего это на самом деле, это только он, поганый Цмок, один и знает. А я точно знаю только вот что: была у нас держава, а теперь ее нет. Все в одночасье одичали! А скоро и дороги у нас зарастут, потом и сами мы повымираем, хлопы придут в города, их поважаные станут панами, паны выберут среди себя наихитрейшего и наизлейшего и назовут его Великим князем…
И что, опять, что ли, все начнется сначала? Или мы, может, все-таки от них отобьемся? Га! Могли бы, конечно, отбиться, Сидор Зуб обещал, говорил, что нам бы только дождаться весны, а там сразу станет легче. Да и Цмок, все говорят, тогда уже проснется, и, может, он возьмет не хлопскую, а нашу сторону. Такое тоже вполне может быть, такое не исключено. Но это уже как он сам решит, это ему виднее. А нам пока что нужно не роптать и ждать весны, ждать, когда Цмок проснется. А что! Мы-то теперь все, весь наш Край, и паны и братки, точно знаем, кто у нас всем заправляет, — один только Цмок.
