Сергей Булыга - Чужая корона
Зачем я сказал им это последнее, я сам теперь не знаю. Знаю только, что это было уже лишнее, мы же ведь не в корчме!
Но ладно. А после меня говорил доктор Думка. Он тоже держался молодцом, ссылался на расположение планет, яркость звезд и еще на какие-то совсем уже мудреные факторы, результатом взаимодействия которых якобы явилось то, что если паны депутаты сейчас проявят мудрость и дальновидность, а также…
Нет, не буду я всего этого повторять! Не могу! Но зато на панов депутатов его речь подействовала сильно, если не сказать, что мощно. Выходили мы от них в полной, гнетущей тишине.
Потом мы сидели в кордегардии, нас стерегли, как опаснейших государственных преступников. Заседание продолжалось, но мы не знали, к чему оно клонится. Точнее, это я не знал, а мой коллега и тогда, в кордегардии, и после всегда утверждал, что он будто бы еще с весны точно знал, чем все это закончится, что, мол, тот его весенний гороскоп на княжну Алену был не лживой, как некоторые думают, выдумкой, а научно высчитанной правдой. Га, насмешил! Астрология разве наука?! Вот что я думаю даже сейчас, а тогда я и подавно так думал, и потому я очень волновался, я же прекрасно помнил страшную Нюрину угрозу и про бренность наших с Думкой жизней, и про дальнейшую судьбу нашей университетской библиотеки, которую она может в случае чего пустить на растопку своих многочисленных печей.
Короче говоря, о многом я тогда передумал, сидя в холодной кордегардии.
Но вот наконец туда явилась обер-камер-фрау Гапка (уже добрый знак!) и пригласила нас до Самой.
— На абаранки, что ли? — несмело поинтересовался я.
— На них, ни них! — охотно подтвердила Гапка.
У меня как будто камень с сердца свалился. Стрельцы кинулись нас развязывать. Ну, слава Тебе, Господи, радостно подумал я, значит, эти дурни все же выбрали Алену, как того пан Думка и нагадывал.
Так оно, оказалось, и было. Когда мы уже сидели у наияснейшей за абаранками, она нам вкратце рассказала, как там, на Сойме, было дело. Она требовала с них подтвердить введение наследственной формы правления в совокупности с правопреемственностью власти, а пан Деркач, ее основной оппонент, налегал на одну только наследственность. Оно и понятно, он хоть и дальняя, но все-таки родня покойному князю Юрию. И вот так она долго с тем Деркачом препиралась, но потом — тут она не стала все подробно объяснять, сказала, задурили они ей голову, — потом правда все-таки осталась за ней (это опять же ее выражение), и в итоге большинство депутатов высказалось за Алену, Борисову дочь, а Юрию почти что как невесту.
Итак, нашей Великой княгиней и господарыней они избрали Алену. Ее, правда, на Сойме не было, ей, забегая вперед, скажу, эта власть была совершенно не нужна. Ей вообще здесь у нас ничего не было нужно, ничто ее уже не радовало, а только печалило. Она по целым дням сидела у себя в покойчике, смотрелась в зеркало, читала переводные чужинские книжки или писала письма, опять же в Чужинье, где простым драгунским полковником служит ее старший брат Петр. Письма эти никуда не отправлялись, потому что к тому времени не только почтовые, но и всякие другие перевозки у нас уже не производились. На дорогах было очень неспокойно, всякого лихого валацужья развелось тогда столько, что не только мы, паны, но даже хлопы не решались без крайней нужды пускаться в дорогу. Они сидели по своим деревням, вели свое примитивное натуральное хозяйство и, как говорится, радовались жизни. Пусть скромной, зато вольной. Дикари!
Но все это было много позже, осенью. А тогда, еще летом, сразу по окончании заседания Сойма, радостная наияснейшая княгиня призвала нас с паном Думкой к себе на абаранки, накормила, напоила вдоволь и, главное, сказала:
— Добрые вы хлопцы, мои дороженькие! Сбылась ваша ворожба, выбрали Алену господарыней, так что не буду я вам головы откручивать, носите их и дальше на здоровье. А вот то, что я вам тогда про ваши ученые книги наобещала, так ой какая я дура, ой, дура! Откуда же я знала, что такие времена придут, что из хаты носу лучше не высовывать? Но вы не полохайтесь. Вот мой верный Сидор Зуб скоро наведет порядок, и тогда я дам вам грошей, сколько унесете, дам и коней, дам и подвод, даже не восемь, а хоть десять, и тогда езжайте вы в это Чужинье и покупайте там какие приглянутся книги, мне не жалко! А пока что допивайте, доедайте, и Бог вам в помощь, дороженькие.
На этом мы с ней тогда и расстались.
А когда мы с коллегой, выходя из Палаца, уже стояли на крыльце, я не выдержал и все-таки сказал, что я не верил, не верю и никогда не буду верить в то, будто посредством гороскопов и вправду можно заглядывать в будущее.
— Вы, коллега, тогда просто угадали! — с жаром закончил я свою речь. — Просто ткнули пальцем в небо и попали.
В ответ на это доктор Думка лишь снисходительно усмехнулся и сказал:
— А хотите, я еще раз ткну и попаду?
— Сделайте такое удовольствие.
— Так слушайте. Вот вы сейчас такой радостный, такой сияющий, прямо как натертая мензурка. Вы думаете: га, какая удача, эта дурная князь-баба не только не забрала наши книги на растопку, так она еще нам и на новые книги скоро денег отвалит! А ведь все будет далеко не так. Новых книг вы от нее никогда не получите, это раз. А вот два: очень скоро, правда, уже не она, а зато сам пан Цмок, на всю нашу библиотеку свою лапу наложит!
— Цмок? — не поверил я своим ушам. — Он же давно убит!
— Жив он, мой дороженький, и еще как жив! — возразил мне мой коллега и при этом очень нехорошо улыбнулся. — Скоро вы о нем услышите.
— Как? Каким образом?!
— Всему свой черед, — сухо ответствовал пан Думка, после чего поспешно распрощался и пошел свой дорогой.
А я пошел своей. Дома пан Грютти первым делом спросил у меня, говорил ли я с местными властями по поводу продажи черепа. Говорил, ответил я ему, однако сумма была найдена слишком высокой. Пан Грютти разгневался и тут же отправил Яся в подвал за вином.
В мой подвал! Через две недели они его осушили полностью. За это время пан Грютти трижды ходил в Палац, но каждый раз ему отказывали в аудиенции. Черепом Цмока никто не интересовался. Или у них тогда просто не было денег. Или, скорее всего, дальновидная наияснейшая господарыня уже тогда почуяла, что эти самые деньги ей очень скоро понадобятся для других, более насущных приобретений.
Вскоре так оно и случилось — наступила осень, в городе начались перебои с провизией. Хлопы ведь нам давно уже ничего не подвозили. Цены на рынках резко подскочили. А потом, чем холодней становилась погода, тем все трудней и трудней стало добывать не только провизию, но и дрова. В книгохранилище стало очень холодно, я постоянно ходил в кожухе. Вина в подвале давно уже не было.
