Надежда Ожигина - Путь между
На минутку вынырнувшая из клубов дыма трактирщица резко остановилась, словно уронила на пол двухдневную выручку, и круто развернулась, присматриваясь с явным недоверием.
Король с нескрываемым удовольствием пялился на ее точеную фигурку и потому не успел уловить тот краткий миг, что изменил всю Илей с головы до пят: девушка просияла, иного слова не подберешь!
— Эйви-Эйви! — взвизгнула она на весь трактир и бросилась на шею проводнику.
Он легко подхватил ее на руки и подкинул к самому потолку под восторженные вопли зевак. Поймал, закружил, сшибая столики.
— Я вернулся, Илей…
— Вернулся, — протянул сварливо Торни, — как же! Заглянул на пару минут — это у него возвращением называется.
— Тор! Сердитый гном! — с непередаваемой нежностью пропела Илей, шутливо теребя его бороду. — А эти молчуны? С вами? Дядя Тэй! — снова закричала она. — Дядя Тэй! Эйви-Эйви вернулся!
Старый пират рявкнул нечто невразумительное, но по широкому гостеприимному жесту, слегка отдающему непотребщиной, король понял, что их приглашают к столу. Хозяин заведения неловко встал и церемонно поклонился, кокетливо отставив культю. После чего вновь плюхнулся в свое кресло и громогласно потребовал выпивки и жратвы.
Но Илей уже несла битком набитый поднос, ловко и изящно лавируя между лавок.
— Почему у нее нет клейма? — в самое ухо проводнику прошептал шут.
Эй-Эй нахмурился и чуть помедлил с ответом. Будто прикидывал, сразу вырвать язык любознательному или пока погодить.
— Потому что она девственница! — упредил ссору Торни. — Она только-только вступила в ваш Человеческий Возраст Создания Семьи или как его там: претендентов много, да вот девочка переборчива…
— Но это декольте! — возмутился не поверивший Санди. — Эти ножки из-под укороченной юбки! За ослов нас держите?
— Она не мастюрка, — собрав воедино все свое безграничное терпение, вмешался старик. — Просто шлюхи в этих краях задают тон среди модниц, вот и все.
Илей приветливо кивнула королю и пристроила свой гигантский поднос. Смущенный Денхольм принялся торопливо помогать с его разгрузкой.
— Этих двух я не знаю! — безапелляционно заявил дядя Тэй. — Что за черви сухопутные?
— Не ругайся, старый дурень! — оборвал поток сквернословия проводник. — Эти двое мне, между прочим, деньги платят. И идут туда, куда ни один из ваших храбрецов добровольно не сунется!
Пират недоверчиво и с долей суеверного ужаса оглядел короля и шута, почесал в затылке.
А Денхольм не удержался и щелкнул клинком в ножнах, на мгновение обнажая клеймо Лаэста. Тэю хватило краткого мига: цепкий взгляд уловил нужное и сразу же обрел недостающее уважение.
«Красный» угол хозяина поражал обилием оружия на стенах: как уловили путники из сбивчивой пьяной речи, трофеев бурной молодости. И еще картой. Огромной картой, сшитой из десятка бычьих шкур. На ней довольно точно была изображена суша Хармм и прилегающие острова. Королю удалось разглядеть даже контуры неведомой земли на юго-западе, но берег этот отличался некоторой зыбкостью очертаний. На основном материке было много пробелов, желто-коричневых пятен под цвет выдубленной кожи, но были и участки, удивлявшие обилием подробностей и мелких деталей. Денхольм вгляделся в один из таких кусков: крупный город, улица, вдоль которой прорисованы все дома и более мелкие строения, ворота, широкая дорога с «впадающими» в нее тоненькими тропинками… Все остальное словно пропадало в тумане, теряло четкость, обретало схематичность…
— Это Иллисса забавляется, — с улыбкой пояснил подобревший после обильной выпивки проводник. — Я помню красавицу еще босоногой курносой девчонкой, злящейся на солнце за то, что от него проступают веснушки. И уже тогда она вылавливала прохожих путников и пытала до потери сознания: кто что видел, кто где был! И все, о чем узнавала, на карту свою заносила. Илей, эй, Илей! — снова заорал он на весь зал, подзывая неугомонную девушку. — Посиди с нами, маленькая! А я про тебя песенку спою…
— Ты будешь петь? — вынырнула из табачной туманности трактирщица. — Тогда посижу!
— Я буду петь, малышка…
Эйви-Эйви расчехлил лютню, подтянул колки. И полилась сквозь перегар, копоть и надсадные хрипы пьянчуг незамысловатая мелодия, такая же простая и очаровательная, как девчушка, присевшая на краешек королевского стула…
Тихо скрипнув дверьми, он несмело шагнул за порог
И без сил на скамью сел, сломленный усталостью ног.
Так сидел, чуть живой, напряженно и хрипло дыша…
И она поняла то, что нет у него ни гроша.
Но с внезапной тоской, видя пыль башмаков,
Собрала ему ужин, достойный Богов,
И накрыла на стол там, где он отдыхал,
Подороже вина да побольше бокал.
Удивленно, безмерно устало на нее поглядел:
— Ты, девчушка ошиблась. Имею я только долги!
Из тумана безвременья голос ее долетел:
— Вволю ешь, вволю пей, ты сегодня заплатишь другим!
Видишь, карта висит — белых пятен не счесть…
Расскажи мне, где был, окажи эту честь.
Расскажи или спой, я ж возьму карандаш.
За обед и постой ты мне песню отдашь!
Резко встал:
— Побывал я впервые в этом краю!
И впервые я слышу, чтоб песней выплачивать долг!
Не за стол да ночлег, за добро песню я подарю.
Слушай, барышня, может, и выйдет из этого толк:
В скольких странах бывал, сколько лиг исходил,
Как леса да дорогу, да небо любил,
Как туман ранним утром над миром встает
И как лес напевает всю ночь напролет!
Так он пел, а она вслед за песней водила рукой.
И зеленое с желтым мешала на карте гроза…
И гость видел, что это всерьез, что потерян покой,
И что странствий огонь разъедает шальные глаза!
И не он, а она шла тропинкой лесной,
Сладкозвучную лютню неся за спиной.
И не он, а она шла с мечом на врага,
И крестьянам собрать помогала стога…
А наутро, когда, отдохнув, собирался он в путь,
Ей сказал, что с собою ее поскитаться возьмет.
— Отложи полотенце и кружки, трактир свой забудь!
— Ты мечтаешь о странствиях? Выйди за дверь — и вперед!
Но с улыбкой ответила:
— Друг пилигрим!
На кого я оставлю любимый трактир?
Он печально вздохнул, взявши путь на рассвет.
А она у окна все смотрела вослед…
Илей выслушала его с легкой, загадочной улыбкой, согласно покивала головой:
— Спасибо, Эй-Эй. Вот песен обо мне еще никто не слагал!
И король впервые поглядел на старика с неудовольствием и ревностью. Трудно передать, насколько ему нравилась эта девушка, будя самые низменные инстинкты. Усилием воли, готовым разорвать на части всю его душу, он заставлял себя вспоминать божественную Ташью, рисуя ее величавый стан и высокую грудь, но… Ташка была далеко, и образ ее проигрывал в борьбе со сладостным видением маленькой трактирщицы, лукавой и кокетливой, немного грустной и откровенно влекущей.
