Р. Скотт Бэккер - Око Судии
И повсюду — ощущение тяжести и удушья. Мимаре вспомнились собственные вспышки ярости, когда ей хотелось снести все вокруг и чтобы ее гибель стала ее мщением. Интересно, каково это — быть прихлопнутым между ладонями гор? Все потолки обрушатся, пол вздрогнет, как живой. Угаснет свет. Прокатится и замрет грохот. Погребено будет все, даже пыль. Руки и ноги станут как стебли травы. Жизнь вытечет сквозь разломы и трещины.
В темноту, которая живет внутри камней.
Мимара несла свет божественного присутствия — Суриллическая Точка, так он назвал его — и бежала по камню, который был старше, чем самые древние племена людей. Она так незаметна против империи и честолюбивых замыслов, и — освещает. Да, это так просто — это так ничтожно и скромно. Но так начинается величие.
Мимара удерживает вокруг себя сферу видимости, разросшуюся и заметную только там, где свет касается пола и развалин, покрывая их морозной белизной. Она — ведьма… сбылось! Как не сжать зубы в мрачном ликовании? Сколько раз она мечтала, прижатая к постели, как ее слова станут светом и огнем?
Экспедиция остановилась, встретила ее с удивлением и испугом. Мимара рассказала им, что Сарл с Ахкеймионом идут следом. Охотники смотрели искоса, отступали назад, как будто восстанавливая угол зрения. От света чувствуется покалывание. Тело норовило вышагивать с нарочитой важностью, и Мимаре вспомнились ее подружки-рабыни в Каритусале, как они, надевая обновку, расхаживали так, словно были какими-то редкостными диковинными драгоценностями. Ей тоже случалось горевать из-за платьев.
Шкуродеры повернулись к черноте у себя за спиной, разглядывая плоскую темень. Когда глаза оказались бессильны, охотники принялись изучать Мимару. Они казались единой стеной, хотя стояли порознь между своими мулами. Ее свет покрывал позолотой их оружие. Он отражался в ободах щитов, высвечивал металлические зубцы, набитые на деревянные края. Согревал потертую кожу, прожилки и трещинки вдоль швов. Он вырисовывал встревоженные лица, плясал серебряными отсветами вверх и вниз по их не знающим покоя мечам. Рисовал белые кружки в черных глазах вычеканенных зверей.
Свирепые мужчины, с безудержной гордостью бродяг. Они бы драли шкуру и с нее, если бы не волшебник. Они бы упивались ею. Они бы носили ее на себе, как носят ссохшиеся куски шранков, как оберег, как трофей, как тотем. Как печать и как знак.
Она всегда знала, что мужчины в большей степени, чем женщины, — животные. Ее продали еще до того, как мать успела рассказать ей об этом, но она узнала. Зверь, обитающий в людских душах, постоянно рвется наружу, перегрызает привязь. Даже для Черных пещер Кил-Ауджаса эта истина остается стара.
Даже здесь, растерянные и неуверенные, они не теряли надежды дождаться, когда она станет беззащитна.
— Где волшебник? — спросил кто-то.
Она отступила на шаг, и позади нее упала ее тень. Мимара уступила свой свет пространству между собой и Шкуродерами — пространству, которое никогда ей не принадлежало. Она чувствовала, что справа стоит Капитан, и повернулась, готовясь встретить его властный взгляд, но вместо этого глаза ее уткнулись в примятую пыль. Кажется, ее хитростью заставили принять позу покорности.
— Мимара, — окликнули ее. — Что случилось, девочка?
Это Сомандутта, единственный человек, которому она здесь доверяет, и только потому, что он не мужчина.
— Тебе нечего бояться…
Внезапное появление Сарла и Ахкеймиона было встречено целым хором приветствий. В ту же секунду о ней забыли все, кроме Сомандутты, который встал рядом и проговорил:
— Надо же — свет… Как это у тебя получилось?
Она прикусила нижнюю губу, обругав себя, чтобы не уткнуться головой в кольчужную чешую на его груди. Ахкеймиона скрывали спины, котомки и щиты столпившихся вокруг него охотников. Но до нее доносился его голос, он раздражительно и настойчиво что-то говорил Капитану про Хоры, которые движутся через пещеры прямо у них под ногами. Кто-то, вроде бы Киампас, тут же предположил, что это Кровавые Заступы, но волшебник в сомнении возразил, что тому, кто богат настолько, что владеет Хорами, нет резона ради денег гоняться за шранками. Мимара подумала, что Капитан, тоже носящий Хоры, может принять это за оскорбление.
Тогда подал голос Клирик.
— Он прав. — Голос нечеловека летел не сколько вдаль, сколько вглубь, проникал сквозь камень пола ей в прямо в кости. — Я тоже их чувствую.
Шкуродеры расступились, попятились, каждый из них всматривался в тени, распластавшиеся в истоптанной их ногами пыли. Каждому казалось, что он тоже чувствует Хоры…
И вдруг внезапно почувствовала и она. Все тело вздрогнуло, и Мимара пошатнулась, поскольку раньше тело считало землю твердой, а теперь там, внизу, ощущалось открытое пространство, оно дышало и уходило вниз сквозь многие лиги сплошного камня. По этим пространствам перемещались Хоры, бездонные пробоины в ткани бытия. Ожерелье мелких пустот, которые переносили на себе неведомые существа, движущиеся тяжелым громоздким потоком…
— Они движутся в том же направлении, в котором веду вас я, — сказал Клирик, — к Пятым вратам Беспамятства…
— Ты думаешь, они хотят нас отрезать? — спросил Киампас.
Никто не ответил.
Она увидела Сарла, его мутные глаза, изборожденное морщинами лицо, перекошенное и бледное. Но когда она посмотрела на второго старика, на Ахкеймиона, она поняла, что ее Око Судии действительно открылось… Она читала труд своего отчима о колдовстве, «Новый аркан». Она знала, что Бог смотрит через все глаза и что Немногие — колдун или ведьма, не важно, — всего лишь те, чье зрение что-то вспоминает о Его всевидящем взгляде, и потому в их речи слышится грозный отзвук Его всесозидающего голоса.
Она видела Ахкеймиона таким, каким видели его остальные, ссутулившегося, одетого в невообразимые отшельнические одежды, с распластанной по груди бородой, с потемневшим от пережитого лицом. Она видела Метку, которая марала его облик, размывала очертания.
И хотя глаза моргали и старались убежать в сторону, она видела его Приговор…
Он — мертвец. Его кожа опалена. Он несет ужас.
Друз Ахкеймион проклят.
У нее перехватило дыхание. Машинально она стиснула свободную руку Сомандутты — скользкий холод железных колечек и засаленный кожаный рукав неприятно поразили кожу. Она сжала руку еще сильнее, пальцы как будто искали поддержки других, живых и теплых пальцев. Хоры и их загадочные обладатели двигались под ногами, каждый из них представлял собой точку абсолютного холода.
Часть ее души не выживет в этом потустороннем лабиринте.
