Анджей Сапковский - Божьи воины
Сколь долго тянулась эта геенна, трудно было сказать. Казалось, целый век. Но неожиданно вспыхнули ослепительная радость свежего воздуха и выжимающая слезы роскошь чистой воды — прямо из стока они попали в Млыновку. Отсюда уже недалеко было до Нисы, в которой можно было обмыться более быстрым течением. Они кинулись в воду, переплыли на правый берег. Поверхность реки золотым и красным освещал пожар, это кострами полыхали сараи и постройки на Рыбаках и Выгоне. Мелькали силуэты всадников.
— Холера, — утомленно проговорил Шарлей. — В кармане был кусок хлеба… Наверно, выпал. Пропал завтрак…
— Кто нас выдал? Трутвайн?
— Не думаю. — Рейневан уселся в мелкой воде, наслаждаясь омывающим его течением. — Бомба, которую я взорвал, была у меня как раз благодаря ему… Он доставил мне ветку оливы. Стащил в церкви…
— Олива в церкви?
— С последнего помазания.
На прибрежном песке глухо загудели копыта коней.
— Фогельзанг! Приятно видеть вас живыми, сукины дети!
— Жехорс! Ха! И Бразда из Клинштейна?
— Ты жив, Рейневан? Привет, Шарлей! Здравствуй, Самсон!
— Беренгар Таулер? Ты здесь?
— Собственной персоной. Из Табора я перешел к сиротам. Но по-прежнему считаю, что солдатчина — дело без будущего… Ну вы и воняете же говном…
— На коней, — прервал беседу Бразда из Клинштейна. — Краловец и Прокоп Малый хотят вас видеть. Они ждут.
Штаб сирот располагался в пригороде Нойленде, в корчме.
Когда Рейневан, введенный Браздой и Жехорсом, вошел, наступила тишина.
Он знал главнокомандующего сиротскими полевыми войсками, гейтмана Яна Краловца из Градка, угрюмца и злословца, но пользующегося заслуженной репутацией способного командира, любимого воинами почти так же, как некогда Жижка. Знал он и Йиру из Жечицы, гейтмана из старой жижковской гвардии. Знал, разумеется, и не уступающего гейтманам проповедника Прокоупека. Знал всегда улыбающегося и неизменно пребывающего в хорошем настроении рыцаря Яна Колду из Жампаха. Не знал молодого шляхтича в полных доспехах, с гербовым щитом, поделенным на черные, серебряные и красные поля, ему сообщили, что это Матей Салава из Липы, гейтман Полички. Он нигде не видел Петра из Лихвина, по прозвищу Петр Поляк, и тоже лишь позже узнал, что тот остался с гарнизоном в захваченной крепости Гомоле.
Известие о том, что диверсия в городе не удалась, ни одни ворота Клодзка открыты не будут, поджогов не будет, Краловец воспринял спокойно.
— Ну что ж, такова жизнь, — пожал он плечами. — Впрочем, я всегда считал, что Прокоп и Флютек слишком высоко тебя оценивают, Рейневан из Белявы. Тебя явно перехвалили. К тому же, прости, ты ужасно воняешь.
— Я выбрался из Клодзка по сточному каналу.
— Словом, — Краловец по-прежнему был спокоен, — город тебя… высрал. Весьма символично. Иди умойся, очистись. Нас тут ждет немалая работа и серьезные задачи. Надо самому, без посторонней помощи взять этот город.
— Мне кажется, — ляпнул Рейневан, — Клодзк следовало бы обойти. Оборона у него очень сильная, командиры смелые, моральность гарнизона высокая… Не лучше ли пойти на Камонец? На цистерцианский монастырь? Очень богатый монастырь.
Йира из Речицы прыснул, Колдта покрутил головой. Краловец молчал, кривя рот, смотрел на Рейневана долго и упорно.
— Когда мне понадобится твое мнение касательно военных вопросов, — сказал наконец, — дам тебе знать. Иди.
Над монастырским садом пластался седой дым, пахло сорняками. Старый монах-летописец обмакнул перо в чернила.
Аппо Domini MCCCCXXVIII feria IV ante palmarum Viclefiste de secta Orphanorum cum pixidibus et machinis castrum dictum Cladzco circumvallaverunt, in quo castro erant capitanei dominus Puotha de Czastolowicz et Nicolaus dictus Mosco, et ibi dictis pixidibus et machinis sagittantes et per sturm et aliis diversis modis ipsum castrum conabantur aquirere et lucrare; ipsi vero se viriliter defenderunt…
Перо скрипело. Пахло чернилами.
* * *— Вперед! — орал, перекрывая гул и крики, Ян Колда из Жампаха. — Вперед, Божьи воины! На стены! На стены!
Камень, выпущенный, вероятно, с вала из катапульты или метательной машины, грохнул по щиту с такой силой, что чуть не повалил его вместе с укрытым за ним Рейневаном и остальной командой. К счастью, с ними был Самсон. Гигант покачнулся от удара, но на ногах устоял, а подпору щита не отпустил. К счастью, потому что со стен непрерывно сыпался град снарядов. На глазах Рейневана стрелок, выглянувший из-под соседнего осадного щита, получил прямо в лоб, снаряд развалил ему череп на куски.
Из-под Чешских ворот раздавался дикий крик. Сиротам удалось там приставить лестницы, и теперь они взбирались по ним, выбиваемые огнем сверху. На них лили смолу и кипяток, сваливали камни и утыканные гвоздями бревна. Не лучше дело шло и у роты Йиры из Жечицы, атакующей участок между Зелеными воротами и Банным проходом, — они уже дважды приставляли лестницы и дважды их отталкивали.
Таулер и Самсон снова продвинули щит вперед. Жехорс ругался, надрываясь над заевшим воротком арбалета. Шарлей и Бисклаврет, набив гаковницы, выставили стволы из-за заслонов и дали огня, в тот же момент выстрелила из-за соседнего щита установленная на возке двенадцатифунтовая пушка. Все затянул дым, а Рейневан на мгновение полностью оглох. Не слышал ничего, ни гула, ни криков, ни богохульственной ругани, ни воя раненых. Прежде чем не получил рукояткой арапника по руке, не слышал даже гейтмана Яна Краловца, который подъехал на коне, демонстрируя гордое пренебрежение к свистящим вокруг него стрелам.
— … рва! — дошло наконец до Рейневана. — Не слышишь, чума твою мать! Тебе запретили идти на штурм! Мы запретили тебе играть в войну. Ты нужен для другого! Прочь отсюда, в тыл! Все в тыл! Мы отступаем!
Воины Колды не могли у стен слышать приказ Краловца, да он и не был им нужен. Бросив лестницы, они отступали. Часть отступала в порядке, строем, прячась за щитами и тревожа защитников плотным огнем из арбалетов. Часть, однако, просто бежала, удирала в панике, только бы подальше от стен и сыплющейся с них смерти. Из-под Зеленых Ворот, Рейневан это видел, отступали к Заречью и Нойленду сироты Йиры из Жечицы. Защитники на стенах торжествующе орали, размахивали оружием, махали знаменами, не обращали внимания на зажигательные снаряды, пули, болты и секанцы из хуфниц, которыми их все еще снизу поражали штурмующие. С башни над воротами подняли бело-синее знамя Путы из Частоловиц и огромное распятие для процессий, люди орали, пели. Торжествовали. Хоть четверть города горела, торжествовали.
Бисклаврет зацепил крюк за край щита, прицелился, приткнул фитиль к запальному отверстию. Гаковница выстрелила с грохотом.
— Вот если бы, — проворчал из дыма Бисклаврет, — если б вот так да господину Путе прямо в задницу! Веди мой снаряд, Матерь Божья!
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)
