Макс Мах - Твари Господни
Четыре квадратных стола, сдвинутые вместе, образовали один большой. Не круглый, но никто ведь старшинством считаться и не собирался. Зато всем хватило места, и друг друга видели.
– Повторяетесь, Иннокентий Павлович, – улыбнулась Лиса. – А время-то уже пошло.
– Покушение? – Почти безразлично поинтересовался Толкунов, принимая от Георга стакан с виски.
– Непременно.
– Зачем? – Глаза спокойные, внимательные, но страха в них нет. Интерес есть, а вот страх…
– Потому что вы должны знать, что за кровь платят кровью. – Почти дословно повторила Лиса слова Махно.
– Почему именно я?
– Вы понравились одному человеку…
– Мы вроде на ты были.
– Хорошо, – не стала спорить Лиса. – Ты понравился одному человеку.
– Польщен.
– Донья Рапоза, – Монгол решил, что вопрос исчерпан и можно переходить к следующему. – Или это обращение уже неактуально?
– Зовите меня Деборой.
– Дебора… Что ж, как скажете. – Монгол закурил предложенную ему Виктором сигарету. – Это вы были третьего дня в Берлине?
– Да.
– Что вы там сделали? Я почему спрашиваю…
– Я знаю, почему вы спрашиваете, – снова усмехнулась Лиса. – У вас полетел эталон точного времени?
– Да, – кивнул Монгол. – И у нас, и много еще у кого.
– У нас тоже, – подтвердил Наблюдатель, и вот теперь в его глазах действительно мелькнул страх.
– Я остановила время, – Лиса с интересом ждала их реакции и, естественно, дождалась.
– Время? – Недоверчиво переспросил Монгол.
– Да, Джек, – вступил в разговор Виктор. – И если бы вовремя не отпустила, в Германии живых просто не осталось бы.
– Значит, вот почему… Это ведь ваше подлинное лицо?
Ну что ж, в том, что Монгол умный мужик, она никогда и не сомневалась.
– На данный момент.
– В Мюнхене тоже была ты? – Спросил Наблюдатель.
– Я.
– А что с Чарой? Ты ее…?
– Чара больше не ваша, – отрезала Лиса, показав, что может вести разговор и иначе.
– К стати о Чаре, – неожиданно нарушил молчание Кайданов. – Чья это была разработка?
– А что? – судя по всему, облик Кайданова ничего Наблюдателю не говорил. А зря.
– Имена, – холодно предложил Герман, и от его голоса стало холоднее, чем от двух работающих на полную мощность кондиционеров.
– Зачем вам, если она все равно…
– Я спросил.
– Представиться не хотите? – Наблюдатель уже справился со своей секундной слабостью, ну, а Конфуций ("Конфуций", – окончательно решила Лиса) был все-таки один из шести Первых. Бывших первых, но тем не менее.
– Уриель.
– Устроишь резню в Москве? – Поднял бровь Наблюдатель, пытаясь казаться ироничным и, разумеется, хладнокровным.
– Устрою. – Кайданов не угрожал, он просто сообщал о своих намерениях.
– А я помогу, – неожиданно поддержала его Рэйчел.
– И я, – без улыбки добавила Лиса.
– Ты не должен был этого допустить, – жестко сказал Виктор. – Использовать дочь Ольги… Я тоже помогу. Впрочем, если тебе и твоим дружкам по Политбюро жалко восемь миллионов москвичей, вы повесите виновных сами.
– На Красной площади, – месть бывает сладкой, неожиданно поняла Лиса. – Перед Мавзолеем.
Сейчас перед ее глазами стояло черное чрево метротунеля, в котором ей довелось умереть… Могло довестись.
– Вы все тут с ума посходили? – Спокойно поинтересовался Наблюдатель.
– Думай, что хочешь, – покачал головой Виктор. – Но правила игры уже три дня, как поменялись.
– Объяснись! – Потребовал Монгол.
– Все очень просто. – Виктор допил коньяк и кивнул Георгу, прося повторить. – Я один сейчас сильнее всех нас шестерых, какими мы были тогда. И он, – кивок на Кайданова. – И она, – жест в сторону Дженевры.
– А Алиса Дмитриевна?
– А Дебора может такое, что не дай вам бог узнать.
– Кому это нам? – Наблюдатель сотворил сигаретку и сразу же затянулся. Выглядел он спокойным, но, похоже, только выглядел.
– Людям, – Виктор тоже закурил, но не сигарету, а трубку, которая возникла вдруг в его руке.
– Я такой же маг, как и ты, – возразил Наблюдатель.
– Но ты играешь за людей.
– У тебя, между прочим, тоже была семья… или есть.
– Есть.
– И ты…?
– Видишь ли, Кеша, какое дело, – Виктор благодарно кивнул Георгу, взял в руку бокал и с демонстративным удовольствием втянул носом воздух, наполненный ароматом коньяка. – Я тебе уже сказал, только ты не понял. Или не захотел понять… Правила изменились. Теперь все будет по другому.
– Как? – а это уже снова был Монгол.
"Проснулся, мать твою!"
– А как в древнегреческих мифах.
– Ты, что себя богом объявишь? – удивился Наблюдатель.
– Не я, – усмехнулся Виктор. – А ты. Объяснишь советскому народу, что Маркс и Ленин ошибались, бог есть, и он не один, и злить их, я имею в виду богов, не стоит, хотя и райкомы в церкви переделывать пока не требуется.
– Сука!
– Ну-ну…
– Ты понимаешь, что это вызовет кризис такой силы, что психиатрических больниц на всех не хватит? – Монгол даже из-за стола встал.
– Между прочим, – А вот Лиса вставать и не подумала, как сидела в "вольной позе", так и продолжала сидеть. – На Эллипсе[83] тоже ведь придется ставить виселицы…
– Да, хрен с ними с виселицами! – Заорал вдруг Наблюдатель, вскакивая с табурета, так что теперь они с Монголом стояли перед остальными, как обвиняемые перед трибуналом, но сами этого, пожалуй, еще не поняли. – Ну повесим… Расстреляем… В Москве реке… В Потомаке утопим! Ты о последствиях подумала? Вы все о чем сейчас думаете? О мести? Тогда, вперед, с песнями! Ты знаешь, что будет?
– А что будет? – Лиса назло этим двоим достала из воздуха черную сигарету и над столом поплыл сладкий дурман граса.
– У одних будет культурный шок, – Монгол взял себя в руки и старался говорить рассудительно, спокойно, но давалось ему это с трудом. – Другие не смирятся…
– А мне какое дело? – Лиса уже догадывалась, почему Виктор не ответил на ее вопрос, а привел их сюда, на эту, им же самим и организованную встречу.
– А кровь? – Спросил Монгол. – Крови, значит, ты теперь не боишься? Может и человеческие жертвоприношения примешь?
– А чем я хуже Астарты или Шеол?[84] – В душе поднялась темная волна гнева, но говорила Лиса не для того, чтобы выплеснуть его на Монгола и Наблюдателя. Свою цель она уже знала.
– Значит, вот так? – растерялся Монгол и, в поисках хоть какой-нибудь поддержки, повернулся к Виктору. – Вы что уже все решили?
– Не все…
– А что, мне идея нравится, – вдруг сказала Рэйчел. – Лет двадцать террора, и будут, как овечки. Что скажешь, дорогой?
Самое забавное – хотя ничего забавного на самом деле в этом не было – что сначала Лиса и сама повелась, поверив "высокомерному" голосу Рэйчел, и только затем сообразила, насколько Кайданову повезло с выбором.
