Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 8. Операция “Хаос”. Танцовщица из Атлантиды
Она подошла к нему, когда солнце уже поднялось высоко. Их окружало сияющее голубое утро — безоблачный небесный свод вверху, а внизу зыбкие сапфиры, лазурь, аметисты и бирюза среди белого кружева пены. Попутный ветер чуть накренял галеру, доски настила прогибались, как спина лошади, мчащейся галопом. Шипели волны у носа, поскрипывали и свистели снасти. Надутый спинакер заслонял солнце, но повсюду вокруг него яркие лучи высекали искры, мерцали и размягчали смолу, наполняя воздух ее терпким запахом. Два дельфина кружили рядом с галерой, словно играя с ней в салочки. Узкое‘обтекаемое тело устремлялось прямо на нее, а когда столкновение уже казалось неизбежным, дельфин уворачивался, изящно, точно танцуя с быком. Над мачтами хрипло перекликались чайки.
Впереди смутная дымка обозначала Крит. За кормой на горизонте треугольным пятном темнел конус горы Столпа — последний привет Атлантиды.
— Данкен!
Он обернулся. Как и он, она надела критский костюм. Ее волосы колыхались на ветру, который холодил его обнаженную грудь. Внезапно гребцы, отдыхающие на скамьях внизу, рулевой и два дозорных на мачтах отодвинулись в неизмеримую даль.
— Можно я постою тут с тобой? — спросила она.
— Эрисса, о боги! — Он притянул ее к себе. Они не поцеловались, но она положила голову ему на плечо.
— Я так по тебе тосковала! — прошептала она.
Ему нечего было ответить.
Она опустила руки и встала рядом с ним у перил.
— Страшно снова плыть на этом корабле, — сказала она. — После стольких лет! И не знаю, призрак ли это или я сама!
— На Кноссе тебе будет трудно, — сказал он.
— Да. Отец с матерью, наш дом, слуги… У нас была ручная обезьянка Баловник. Это я ее назвала… Но так суждено. И мне будет дано вновь свидеться с моими умершими. Не в-в-взыскана ли я милостью судьбы? — Она вытерла глаза.
— И свидеться с самой собой, — сказал он.
— Да… — Она обеими руками схватила его за плечо и прильнула к нему. — Данкен, поверишь ли… Способен ли ты вообразить, что я ревную? Я страшилась, как ты посмотришь на меня, меня старую… Но ночью бодрствовать в доме моего отца, зная, что теперь, именно теперь я переживаю самые счастливые часы в моей жизни…
Гора развалилась.
Глава 17
Рида оповестил об этом вопль дозорного. Он резко повернул голову. Конус уже не торчал из моря. На его месте стремительно разрасталась жуткая стена ночи.
Секунду спустя их настигла первая взрывная волна. Невидимый кулак ударил в тело Рида и опрокинул на палубу. Галера качнулась, нос зарылся в воде, и через борт хлынул бешеный каскад. Рев был таким чудовищным, что из простого звука превратился в целую Вселенную, которая оказалась чудовищным молотом.
Галера выпрямилась, но продолжала качаться. А чернота все росла и уже заполонила половину небосвода. Несколько минут солнце светило тускло-красным светом, потом исчезло вовсе. Черноту прорезали зигзаги гигантских молний или целые их полотнища, отливающие свинцовой синевой. Раскаты грома сливались с агонизирующим ревом Атлантиды.
Рид заметил в небе раскаленную глыбу больше галеры, которая стремительно падала вниз. Одной рукой он вцепился в перила, другой схватил Эриссу. Глыба рухнула в море в полумиле от них. В неизмеримую вышину взметнулся огромный столб воды. Белый на фоне черной мглы, озаренный молнией, он рассыпался брызгами и рухнул вниз. Поднявшийся ветер разметывал стеклянные его осколки. Он рухнул, и море закипело. Рид увидел устремившуюся на них волну. Выше их мачт, с белым оскалом гребня, она обладала собственным голосом, словно рокотал товарный поезд. Он крикнул:
— Поверни ее носом. Навстречу! Не то конец!
Рев, грохот, гул, вой, свист поглотили его голос и выплюнули назад. В секунду сумасшедшей растерянности он сообразил, что кричал по-английски.
Но рулевой понял. Он навалился на румпель, и галера, раскачиваясь, отяжелевшая от залившей ее воды, все-таки успела повернуться вовремя. Но едва-едва. Вода бешеным потоком обрушилась на нее. Ослепленный, оглушенный, Рид судорожно стискивал пальцы, пока волна перекатывалась через него. Если нас не смоет, подумал он, мы захлебнемся прямо тут. Я задыхаюсь, ребра вот-вот треснут! Галера накренялась то вправо, то влево. Среди поломанных скамей лежала опрокинутая мачта. Следующая волна опрокинула вторую мачту.
Всюду вокруг сыпались раскаленные камни, и над морем поднимались струи пара. Один такой камень упал на палубу и покатился по ней, подпрыгивая, оставляя обугленные метки там, где соприкасался с досками. Юноша у румпеля отчаянно закричал. Услышать его было невозможно, но молния вырвала его из тьмы — открытый рот, растянутые веки, руки, вскинутые не то с мольбой, не то в попытке защититься. И тут камень накатился на него. Он был раздавлен, и следующая волна омыла то место, где он стоял.
Дозорные тоже исчезли. Рид разжал руки и пополз на корму. Кто-то должен был встать у руля. Эрисса спрыгнула к гребцам, которые застыли в ожидании. Он увидел, как она по пояс в воде била и царапала их, заставляя взяться за весла и за ведра, чтобы вычерпывать воду. Но ему некогда было смотреть по сторонам: румпель противился его усилиям, как взбесившийся конь.
Снова вулканический взрыв потряс воздух. И опять. И опять. Он был слишком оглушен, чтобы считать их или хотя бы думать о чем-либо, кроме того, что он должен держать нос навстречу волнам. Двое матросов выбрались на палубу с топорами и убрали обломки мачт. Заработали весла, и у галеры появились шансы уцелеть, которые увеличивались по мере того, как из нее вычерпывали воду и она обретала все большую маневренность.
Под черным небом вздымались черные волны, отливая медью при вспышках молний, когда каждая капля над гребнями словно застывала в полете. Удар грома на миг перекрывал нескончаемый рев, вой и свист, и возвращалась непроницаемая мгла. В воздухе стоял запах серы и ядовитых паров.
С неба посыпался пепел, и хлынул дождь. Гонимые ветром струи жалили, как стрелы, — и это была не чистая вода, а колючая жидкая грязь. Новый грохот и дробный треск возвестили о еще одном взрыве, но на этот раз они уступали громкостью реву бури.
К нему подошла Эрисса, подтянувшись на палубу, потому что все трапы были сломаны. Рид заметил ее, только когда она встала рядом с ним — сквозь грязный кислый дождь он не видел почти ничего. Нос был скрыт тьмой, и он управлял галерой, полагаясь на инстинкт и на те молнии, которые на миг разрывали эту тьму и оглушали его раскатами грома. Эрисса потеряла юбку, сбросила сандалии, и ее наготу прикрывали только волосы и облепивший ее пепел. Она положила ладонь на его руку, сжимавшую румпель, и почти прижала губы к его уху, но он лишь с трудом расслышал ее слова:
