Далия Трускиновская - Окаянная сила
— Так то Софьюшка воду мутит… — недоуменно отвечала Дуня.
— Какая Софьюшка! Кому она теперь нужна? Государь к Москве скачет! И без всякого береженья! Дуня, светик мой лазоревый, сейчас-то он Алешеньке, может, вреда и не причинит! А потом? Дуня, коли добра Алешеньке хочешь — доверься мне, я вас тайно из Кремля выведу, я вас так спрячу — с собаками не отыщут!
— Как же ты сможешь? У всех дверей стража, у всех ворот караулы…
— А я им глаза отведу! — Алена рассмеялась. — Дуня, я ведь не та уж стала, или не чуешь? Я сильной ведуньей стала, я такое могу!
— Ты — ведуньей?.. — Дунюшка даже рукой махнула — мол, ну тебя, и с глупостями твоими вместе.
— Хочешь — тучу сейчас над Теремом соберу, дождь пролью? По всей Москве сухо будет, а над Кремлем — тучища? Ну?
— Да господь с тобой! Какая ж ты ведунья? Аленушка, я ж тебя с младенчества знаю — какая ты ведунья? Не шути так — страшно…
— А я силушку у ведьмы помиравшей переняла. Не испытывай меня, Дуня, а лучше доверься. Я тебя с Алешенькой к тем людям переправлю, и всё останется шито-крыто.
— Да зачем же, Аленушка?
— Да я ж тебе растолковала! А коли государь князь-кесарю прикажет — да неужто тот не догадается, неужто не сыщет, кого к Алешеньке с зельем подослать? Его спасать надобно! Его увезти, да тебя оставить тоже никак нельзя — тут тебе и будет погибель! А как спасем наследника — так ты и сможешь от пострига отвертеться. Пока Алешенька жив — ты государыня. А ежели с государем что случится, ты — правительница! И посильнее Софьи! Софья-то на крови свое владычество построила, поляков к нам зазывала, блудила так, что вся Москва смеялась. Да и никто ее царским венцом и не венчал, хотя на парсуне ей Мономахову шапку нарисовали. Кто Софья? Сестра-прелюбодеица при братцах меньших! А ты — царица! Ты — сына своего мать! Пока сын в возраст не войдет да не женится, ты — правительница!
Не зря, ох, не зря Анна Петровна разговоры с Аленой вела — кое-что у ведуньи в голове и застряло. Высказала Алена про Софью — и сама порадовалась, как складно да к месту.
— Погоди, погоди… Я — правительница? А государь?.. А Петруша?.. Ох, да что же вы такое затеяли? Аленушка? Неужто на тебе креста нет?
— Есть на мне крест! Потому и прошу тебя — идем, бога ради! Нельзя вам в Верху теперь быть!
Алена сгоряча треснула кулаком по крытой лазоревым сукном лавке. Подскочили нарядный таз и стоявший в нем золотой носатый рукомой — еще покойницы Натальи Кирилловны старшему внучку подареньице.
Дунюшка испуганно уставилась на давнюю подружку.
— И все стращают, и все стращают… — жалобно произнесла она. — Кто ни придет ко мне, горемычной, — все ужасное говорят… И каждый — свое! Кому и верить-то?
— Мне, Дунюшка, мне! Я ж ради тебя едва на дыбу не попала! Да я б тебя и на дыбе под кнутом не выдала! — горячо заговорила Алена, совсем позабыв свое тогдашнее смятение. — Пойдем же скорее! Соберем Алешеньку и пойдем, пока сенные девки да постельницы спят! И местечко тебе приготовлено. Поживешь с сыночком в тихой обители. Да Дунюшка же!..
Но молча, глядя в пол, помотала головой несчастная государыня.
— Дунюшка!..
— Алешенька, дитятко мое роженое, хоженое! — вдруг прижав к себе сына, воскликнула Дуня. — Аленушка, свет! Что Алешенька-то мне скажет?!. В возраст войдет, правду проведает! Он же проклянет меня, Аленушка!
— Да не пугай ты дитя понапрасну! — крикнула, входя в ярость, Алена. — Коли ты его из Кремля сейчас не выведешь да под смертное зелье подведешь — вот тогда уж точно его душенька тебя проклянет!
— Девки! — прошептала вдруг Дуня.
— Спят твои девки!
— Нет, ты послушай…
Кто-то шел сенями, и чем ближе — тем шумнее.
— Да что ж это у них деется! — произнес звонкий молодой голос. — Прасковья Алексеевна, да очнись же! Где Алешенька?
Алена вскочила с лавки, в два шага оказалась у двери.
— Гавриловна, ступай вперед ты, коли все тут мертвым сном полегли!
И сразу же отворилась дверь, на пороге встала боярыня и размашисто поклонилась Дунюшке.
— Государыня царевна Наталья Алексеевна к тебе, государыня царица, жаловать изволит!
Дуня, перепугавшись, вскочила, кинулась к сыну, обняла. Алешенька спрятал личико в складках ее богатого летника.
Вошла царевна — не царским обычаем, когда впереди выступают малолетние боярышни да карлицы, а вольно и стремительно, за ней — четыре верховые боярыни, из тех, что помоложе. Все мимо Алены прошествовали, задев ее дивно расшитыми вошвами дорогих летников персидского атласа, тканного цветами да птицами.
Красива была царевна, горделива, статна, а сейчас на губах ее маленького, как у брата, рта еще и улыбка играла опасная, как у него же.
— Государыня Авдотья Федоровна! — сказала она без поклона. — Государь велел взять от тебя наследника, Алексея Петровича. Жить отныне в моих покоях будет.
— За что, Натальюшка?.. — изумленно спросила Дуня. — Я ли за ним не ходила? Пропадет он без меня!
— У нас за ним смотреть не хуже будут. Не малое дитя, чай, — девятый годок, — строго отвечала царевна. — Братец Петруша в его-то годы уж потешных воинской науке учил! А дитя всё при тебе да при тебе, с дурами-девками да старыми бабами. Сколько я книг ему написать велела! Лучшие рисовальщики над ними трудились! Где те книги? Читал ли — бог весть!
— Дитятко болезное, — вступилась Дунюшка.
— Братец Феденька тоже хворенький был. А дня без книги не жил! Ты сына ничему не учишь, что государи знать должны, и другим учить не даешь! Братец Петруша тебе муж, Богом данный, велит сына мне отдать — отдай, не гневи братца.
— Не могу… Грех тебе, Натальюшка! Бог накажет! Дитя у матери отнимать!.. — вдруг закричала Дунюшка.
Видно, царевна готова была к воплям.
— Не голоси, государыня царица! — пронзительно, хоть и не слишком громко, одернула она Дуню, не теряя при этом грозного своего спокойствия. — Я государев приказ исполняю! А ты? Ослушница государева!
— Не отдам! Умру — не отдам! — как бы не слыша, кричала Дуня. — Мое дитя! Уйди, Наталья, уйди от греха!
И тут, очнувшись от напущенного морока, во весь голос заплакал перепуганный Алешенька.
— Государь уж к Москве скачет! Поберегись, Авдотья! — повысила голос царевна. — Уйми дитя да и отдай. Не то хуже будет. Братец Петруша грозен возвращается, всем достанется!
— Погубить Алешеньку хотите! Зельями извести! — Дуня так крепко обняла плачущего сына, что он невольно стал высвобождаться.
— Совсем ты с ума сбрела! — Наталья сделала два шага вперед, развела ей руки, и мальчик, со страху и от волнения мало что понимая, прижался к родной тетке. — Пойдем, Алешенька! У меня хорошо, игрушек новых купить пошлю! Книжки читать станем! Батюшка приедет — похвалит!
