Юрий Никитин - Трехручный меч
Я сделал слабую попытку сменить тему:
— А почему у тебя воины упражняются на заднем дворе с мечами и топорами? Некоторые вовсе с дубинами! При такой непомерно магической мощи…
Он отмахнулся:
— Я же сказал, магия может и подвести, а вот топор и дубина никогда не подводят. Зато мой замок не возьмет приступом кучка грязных дикарей с палками в руках. Или это какой-то хитрый прием? Мол, я отвечу как-то по-другому на прежний вопрос, а тут ты меня и подловишь?
— Нет, — ответил я честно. — Просто с перепугу не помню, что и спрашивал. На самом деле я хотел узнать, гонец, которого ты убил, конечно же, сообщил тебе, что мы сумели уничтожить все твои заслоны, пройти горный хребет насквозь и подойти к твоему замку вплотную?
Он кивнул:
— Верно. Мне сообщили. Но откуда ты взял, что я впаду в ярость и убью гонца, принесшего дурную весть? Для чего, чтобы всем показать, какой я негодяй?.. Да кто же мне тогда служить будет? Нет, хороших гонцов найти трудно, как и верных помощников. Я обращаюсь со всеми дружески, плачу хорошо, а их детям дарю игрушки. Меня в моих землях обожают все: от самых бедных крестьян… хотя не такие уж они и бедные, если сравнивать с соседскими… до баронов и знатных помещиков. Я даже не стал заставлять дожидаться гонца, хотя я пировал и смотрел, как танцуют обнаженные девушки из дальних восточных племен. Он явился в самый неподходящий момент, но я тут же принял его!
Я сказал с горечью:
— Я заметил, что и на постоялых дворах ты провел кое-какие изменения.
— Верно. И во всех тавернах, трактирах. Раньше там были, как на подбор, наивные грудастые красотки, все девственницы, все праведные. Пришлось помучиться, пока заменил их на угрюмых бабищ, что не верят ни богу, ни черту. Зато я гарантировал, что у тебя по дороге не отыщется неожиданного подкрепления. Верно?
— Верно, — прошептал я раздавлено. — И весь край ты привел в порядок, чтобы я не мог найти союзников?
— Пришлось поработать, пришлось… Почистил от преступности, поднял уровень благосостояния, старикам обеспечил спокойную и сытую старость, укрепил границы, так что никто не рискнет с набегом. За это на меня молятся даже те, кто в первый год называл меня узурпатором, братоубийцей, воплощением Зла. А ты вместо поддержки получал пинки, прятался по лесам. Все равно мне сообщали о каждом твоем шаге! Простые крестьяне сообщали, которых ты шел освобождать.
Мы повернули за угол головного здания, эта часть двора отдана под спортивную площадку, так я понял, ее окружают десятка три зевак. В основном воины, но немало и челядинцев из числа дворовых: кузнецы, конюхи, водоносы. На середину круга как раз вышла женщина, ее тонкие руки поднялись в горлу, едва слышно щелкнула застежка, и плащ полетел в сторону, отброшенный небрежным жестом. На женщине остался хорошо выкованный шлем, перья развеваются яркие, длинные, блестит широкий металлический пояс… тонкие перчатки по самые локти, сапоги — чудо, что можно сотворить из простой кожи, но в остальном совершенно голая.
Некрупные тугие груди смотрят на меня красными сосками, изящный животик с едва заметной прослойкой жира, красиво круглится внизу, там треугольник светлой шерсти.
Что за мода, подумал я тоскливо, сражаться голыми? Или расчет, что мужчины сразу ослабеют?.. Во всяком случае, со мной такой номер не прошел бы. Я из мира эмансипации, у нас женщин принимают всерьез. Острее всего чувствуешь себя мужчиной, получив от такой вот раскрепощенной удар в промежность.
Де Жюрминель спросил с интересом:
— Ну как?
— Нормально, — ответил я равнодушно.
Его глаза расширились, он вгляделся с беспокойством, переспросил с недоверием:
— И что же… не резануло по душе?
— А должно резануть?
— Ну да, ведь ты же варвар! А варвары, как я слышал, при внешней грубости в душе чисты и непорочны.
Я замедленно кивнул и чуть не упал под тяжестью толстой доски и якорных цепей.
— Да, это про меня. Я вообще-то чистая овечка.
Он нахмурился, сделал знак стражам тащить меня дальше. За спортивным кругом, куда вышел угрюмый мужик и сразу вступил с голой амазонкой в схватку, собрался другой кружок народу, побольше, в основном женщины из числа прачек и кухонных работниц, а в середине круга черномазая обезьяна, явно только что с дерева, объясняла, вертя задом, благоговейно внимающей публике, как совокупляться на пальме, пользуясь еще и бананами. В этом случае, как получалось из ее слов, человек становится ну совсем уж счастлив, ибо снимает с себя остатки ограничений, обретает истинную свободу.
Де Жюрминель поглядывал на меня с живейшим интересом. Я понял, что должен как-то себя проявить, а то разочаруется и велит срубить голову прямо сейчас, спросил вежлива
— А если еще и посрать с дерева — совсем будет здорово, верно?
Черномазая обезьянища быстро окинула взглядом мои цепи. Ничуть не удивилась, даже улыбнулась поощрительно, все понятно, дура решила, что мне ндравится таскать это железо, металлист чертов, хуже того — мазохист, у меня не стоит без того, чтобы меня кто-то не отп… не отлупцевал по всей программе, не повозил мордой по битому стеклу, не втоптал в дерьмо. А раз я мазохист, то, понятно, демократ, все мазохисты — отъявленные демократы, иначе им нельзя.
Широко улыбаясь во весь натренированный понятно как и чем рот, она объяснила с чувством:
— Во время коитуса? Да, это великолепно! Лучше нет красоты, чем посрать с высоты! Это полное освобождение от всего, что пытался навязать человеку наш противник! Так исчезают комплексы, так человек обретает полное психическое здоровье! Когда испытываете оргазм — не сдерживайтесь! Кричите, извивайтесь, царапайтесь, кусайтесь, испражняйтесь — наслаждайтесь телом. И старайтесь испытывать оргазм везде и со всем, что может встретиться на пути: женщиной, мужчиной, животным, стулом, камнем… Чем чаще оргазмы, тем вы полноценнее, здоровее, раскованнее и свободнее! А разве не к свободе стремились лучшие люди? Фратерните, эгалите… э-э… словом, мир и дружба, трахайтесь во все дыры, но не воюйте!
Но не воюйте, повторил я мысленно. Вот оно и есть Настоящее Зло, вот так и наступает с помощью самой темной магии, исторгающей из человеческих глубин самое скотское. Но та сторона таких методов войны не поняла, для нее сражение — это конная атака с опущенными навстречу врагу копьями. Можно еще под прикрытием лучников и арбалетчиков, хотя в оружии стрелков есть нечто неприличное, не мужское — убивать и ранить вот так на расстоянии. Рыцарям и в голову не приходит, что война против них уже идет, война на истребление, их уже осыпают тучей отравленных стрел, забрасывают грязью, стараясь сделать смешными — эта операция называется шуточками и приколами, мол, безобидное снижение образа.
