Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — властелин трех замков
Я бросился вперед и вонзил меч все тем же невиданным в эпоху рыцарства ударом, словно у меня в руках не меч, а шпага. Острый кончик вошел между сочленениями, а там я нажал со всей оставшейся силой и, выпустив меч, кувырком ушел мимо, а меч гиганта просвистел рядом и с силой высек сноп искр о каменные плиты.
С трудом вскочив на ноги, я увидел, как ревущий гигант раскачивается вперед-назад, его меч вывалился из ослабевших ладоней. Раскачиваясь все сильнее, он ухватился за торчащий из его живота меч, я замер, если выдернет, я погиб…
Гигант повалился вниз лицом. Раздался скрежет, на спине вздулась пластина панциря, и, пробив ее, острие меча высунуло острый клюв, а затем выдвинулось почти до половины.
Отчаянно верещала Женевьева, железная рама медленными толчками опускалась в лиловую жуть. Свет в зале вспыхнул яркий, трепещущий, словно заработал гигант-электросварщик. На стенах возникают и мгновенно пропадают причудливые тени. Я торопливо подобрал молот, огляделся.
Вокруг брата Кадфаэля сверкает чистый свет первого дня творения, колдуна окружает прозрачная лиловая сфера, похожая на пленку мыльного пузыря, однако я понимал, что стена из силовых полей может быть гораздо прочнее любых крепостных, даже если те выковывать из легированной стали.
Они смотрели друг на друга неотрывно, мне почудилось, что свет постепенно отступает, да и лицо Кадфаэля искажено, по лбу катятся крупные капли пота.
— Держись! — крикнул я хрипло. — Я иду!
Колдун на миг скосил в мою сторону глаза, лиловая сфера тут же прогнулась и чуть подалась под давлением света. Я подбежал на подгибающихся ногах к поединщикам.
Кадфаэль явно уступает, держится только невероятным усилием воли, пот градом, из груди вырываются хрипы. Их борьба напоминает сцепивших руки армрестлеров, подается то один, то другой, оба изнемогают, но ни один не может одолеть другого… Внезапно я понял, что колдун все равно победит: брат Кадфаэль просто не способен на насилие, он мирный проповедник, миссионер…
— Убей его! — потребовал я кровожадно.
— Не… могу, — донесся искаженный страданием голос Кадфаэля.
— Убей, — повторил я. — Получишь святости больше!..
— Н-нет…
Надо было сказать, что половина его грехов зачтется, это подействовало бы лучше, он помешан на своей греховности, но все равно не убьет, я торопливо ухватил молот, поймал взглядом перекошенное лицо колдуна. Тоже измучен, выкладывает последние силы, меня раздавить будет проще…
Молот вырвался из моей ладони, как крылатая ракета. Раздался сухой хлопок, лиловый пузырь исчез. Колдун только-только успел скосить глаза в мою сторону, как молот подобно камню из катапульты, рушащей крепостную стену, ударил его в плечо. Послышался странный треск, будто я разбил скелет динозавра в музее. Молот описал лихой полукруг, я выставил ладонь, не выпуская из виду колдуна.
Он сполз на пол, на стене пламенеет огромное кровавое пятно, словно туда выплеснули ведро краски. Кадфаэль тоже опустился, сел, на лице виноватая улыбка, ноги не держат, я подбежал и остановился над колдуном.
— Ну что?
— Я умираю, — прошептал он.
— Даже звери в долине устроят пляски, — сообщил я.
— Кто ты?
— Я тот, — сообщил я, — кто отправляет в ад.
Над головой скрипело и трещало, это раскачивалась рама с привязанной Женевьевой. Альдер сумел воздеть себя на ноги, крутил колесо, наваливаясь всем телом, поднимал конструкцию, а когда лиловый водоворот постепенно истаял и там оказались все те же каменные плиты, начал так же медленно опускать.
Затем я услышал звон, грохот. Железная рама, вместо того чтобы опуститься плавно, рухнула с высоты полуметра. Альдер, выпустив колесо, растянулся рядом. Под ним растеклась широкая лужа крови.
Я заорал, бросился к нему, с размаха шлепнул широко раскрытой ладонью по спине. Из меня как будто душу выдернули, настолько много потребовалось Альдеру, я только сейчас рассмотрел, как жутко он иссечен: и все же, умирающий, ухитрялся крутить колесо и еще драться с целым отрядом слуг колдуна!
Через мгновения раны начали затягиваться, а я, приготовившись к приступу жуткой слабости, ощутил себя… вполне, вполне. Заработал, мелькнуло в голове ликующее. Убив колдуна, я получил пряник в виде более быстрого восстановления здоровья…
Кадфаэль, заливаясь горючими слезами благодарности, пал на колени, воздел к своду тонкие и бледные, как свечи, руки.
— Господь дал мне силы!.. Господь услышал нас!
— Ты сам взял, — возразил я. — Господь позволяет каждому из нас взять ровно столько, сколько сможет. Ты первый левел взял еще за крест… к тому же кверху ластами, надо же такое придумать!.. Второй — за епископа… Святость должна быть с кулаками.
Он замотал головой, не желая слушать богохульные речи даже от паладина, слезы разбрызгивались по каменному полу и катились, подпрыгивая и отражая свет в дивных глубинах. Но затем он увидел, что колдун все еще жив, заставил себя встать и доковылял к нам, встал со мной плечом к плечу. В серых глазах киллера и фашиста плещется море сочувствия.
— Грешник, — проговорил он задыхающимся голосом, — ты еще можешь покаяться. Я отпущу тебе все грехи…
Колдун слабо улыбнулся. Изо рта выплескивалась кровь, я не понимал, как он еще живет, молот размолол в кровавую кашу плечо и половину грудной клетки. Взгляд колдуна переместился на мое лицо.
— Ты… смеешься над ним…
— Я не смеюсь, — возразил я чересчур горячо. — Брат Кадфаэль — друг…
— Но… дурак… А вот ты… Сними с безымянного… остальные — простые…
Я заколебался, брат Кадфаэль вскрикнул предостерегающе:
— Сэр Ричард!.. Нельзя касаться нечистого…
— Я не мусульманин, — возразил я. — Христианину, особенно с протестантской этикой, все сгодится.
Все же я колебался, колдун следил за мной затухающими глазами. Остальные кольца выглядят куда богаче: из золота, с драгоценными камнями, а это, на безымянном, явно с волшебнинкой. Сперва я осмотрел внимательно: нет ли заусеницы, такие любил Цезарь Борджиа: царапнешь чуть-чуть — и тут же откинешь копыта из-за сильнейшего яда.
— Безопасно, — прошептал колдун. — Я не хочу… чтобы… такое, исчезло…
Я кое-как снял кольцо с холодеющих пальцев.
— Как кольцо работает? — спросил я. — В чем его сила?
Колдун смотрел остекленевшими глазами. Брат Кадфаэль с участием надвинул ему веки на глазные яблоки, а сам, чуть не плача над загубленной душой, которой теперь только в ад, сложил ладони лодочкой и, склонив голову, начал шептать молитву. Альдер приблизился, поддерживая уже отвязанную и закутанную в какую-то тряпку Женевьеву, бледную и все время вздрагивающую. Оба с изумлением уставились на Кадфаэля, а он все уговаривал Господа простить по возможности и такую черную душу, скостить ей часть грехов, отнестись снисходительно, ведь слаб человек, западает на соблазны…
