Константин Асмолов - ФЭНТЕЗИ-2003
— Хм, — сказала Плетельщица Снов.
— Но в замке мы встретили еще и старого герцога с дочерью, — с жаром продолжил Молодой. — Они спаслись от драконицы и решили отомстить. Для этого им пришлось стать вампирами… они убили чудовище и попытались убить нас. Наши мечи принесли им упокоение. И это — это очень важный урок! Когда добро пытается победить зло его же методами — оно превращается лишь в еще большее зло, отвратительное и безобразное!
— Ого, — прошептала Плетельщица Снов. Старческие глаза с удивлением взирали на молодого рыцаря.
— И, наконец, последнее испытание! — живо воскликнул Молодой. — Торный путь был закрыт перед нами. Все… почти все рыцари предпочли обмануться и приняли безобидную больную женщину за тебя, Плетельщицу Снов. А в это время узкая горная тропа вела меня к твоей башне. Это испытание на терпение! Нельзя поддаваться соблазну легких и широких путей. Вот…
Плетельщица Снов размышляла.
Молодой рыцарь встал с колен. Глаза его сверкнули отвагой и юношеским восторгом.
— Итак, в чем же заключалось задание Верховного мага? — воскликнул он. — Думаю, в том, чтобы достойный рыцарь прозрел и возмужал в пути! Ведь человек — это не вещь в себе, человек — мера всех вещей, он может и должен постичь самого себя! Теперь я чувствую в себе силу настоящего мага! Ты ничего не можешь мне дать, Плетельщица Снов! Я уже всего добился! Я вернусь — и стану новым Верховным магом!
Плетельщица Снов потупила глаза.
— Я прав? — торжествующе спросил молодой рыцарь.
— Ты сам все сказал, — призналась старуха.
— Благодарю тебя! — И низко поклонившись, Молодой вышел из башни.
Старый посмотрел на Молодого — и улыбнулся.
— Ты достиг своей цели?
— Да! — Молодой вскочил на протестующе заржавшего коня. — Спасибо… став Верховным магом, я никогда не забуду твоих советов!
— Я рад. — Старый вздохнул. — Ты уже уезжаешь? Я предпочел бы переночевать.
— Спешу. — Молодой виновато развел руками. — Отдохни, друг. Буду рад тебя видеть в башне из горного хрусталя!
Он пришпорил коня и опасно быстро поскакал назад по тропинке.
Старый рыцарь вздохнул, потрепал коня по морде и вошел в башню Плетельщицы Снов.
Старуха сидела в той же позе.
— Здравствуй, Плетельщица, — уважительно склонив голову, сказал старый рыцарь. — А ты совсем не изменилась. Время не властно над тобой.
— Здравствуй, повзрослевший рыцарь, — улыбнулась старуха. — Время — это сон. Я помню вчерашние сны… помню и тебя.
— Он хороший рыцарь, — махнув рукой на дверь, сказал Старый. — Очень быстро все схватывает.
— Вот только не умеет слушать. — Старуха покачала головой. — Ищет лишнее… сновидение в сновидении… смысл в смысле…
— Все мы так поначалу… — Старый рыцарь сконфуженно оправил бороду. — Ладно, Плетельщица. Меня послал Верховный маг, он хочет удалиться на покой. Как заведено, созвал он лучших рыцарей и велел найти Плетельщицу Снов, дабы одарила она достойнейшего магической силой…
— Я Плетельщица Снов и, как заведено, награждаю достойнейшего магической силой, — кивнула старуха. — Сними же котелок с огня и выпей волшебный отвар.
ПЕТР ВЕРЕЩАГИН
Когда рушится мир
Вокруг королевы лесов бушевал ураган рыданий и скорби. Она же так и не обронила ни одной слезы.
Эдвард Дансени. Слезы королевыМир был маленьким, чистым и уютным. Днем светило солнце, ночью — звезды и луна. Луна иногда была круглой и яркой, иногда исчезала вовсе, а иногда становилась узким серпиком с рогами вверх или вниз. Короткие дожди были такими же теплыми и ласковыми, как полуденный ветерок, и деревья и травы с радостью принимали их свежие объятия.
Вокруг мира плескалось бескрайнее море. Черное и зеленое, синее и лазурное, лиловое и серое, оно всегда было могучим, но мягким и добрым, я часто ныряла в волнах не хуже рыб и взмывала с пенных гребней как белокрылая чайка. Изредка волны становились острыми и холодными, а небо затягивали тучи; тогда я вылезала на берег и ждала, когда шторм успокоится.
Папа не велел быть в море, когда шторм. Я слушалась папу.
Мы всегда были вдвоем, он и я. Всегда, с самого первого дня. Я плохо помню то время, но иногда мне снился белый дракон с пестрыми крыльями, и люди, что показывают на папу странными блестячками, и один, такой же бородатый, как папа, но его мантия и длинная палка белые, а не черные; он небрежно кивает на берег, папа кивает в ответ, он невеселый, и тогда человек в белой мантии поднимает папину черную палку и ломает надвое, и люди с блестячками радостно кричат. Потом мы с папой остаемся на берегу, а дракон пропадает вдали.
Не люблю вспоминать тот день, это огорчает папу. Он никогда не показывал этого, он улыбался и даже смеялся, но я же не слепая, я же вижу!..
Зато я могла сделать так, чтобы он улыбнулся по-настоящему. Вот тогда все становилось хорошо.
…Мир был маленьким, чистым и уютным, а море плескалось вокруг него, могучее и бескрайнее.
А потом из моря появился красный дракон с серебряными крыльями, и мира не стало.
Дым. Сладкий. Противный.
Папа, папа!.. три дня прошло, а я уже прожила три вечности, три раза солнце всходило над миром и покидало его, а для меня это было одним бесконечным мгновением, серым, соленым от крови в прокушенной губе, глухим от грохота в ушах…
Тебя больше нет.
Нет! не хочу! Так не бывает!..
Так не будет, я не хочу этого!
Море шумит, глубокий рокот должен утешить меня — я не хочу утешения! Я не ребенок, чтобы мне пели колыбельную…
Я безразлично смотрю на то, что осталось от красивого красного дракона, на угли, на дым, на обрывки серебряных крыльев. Половину останков успели прибрать ветер и волны, остальное скоро будет там же, исчезнет без следа. Как исчезли те, что явились с драконом…
Папа ничего не успел сделать. Он даже не пытался.
Все сделала я.
Папа, папа… если б ты хоть раз сказал, ЧТО дракон может принести сюда, если б ты не запрещал мне игры с водой и песком, — ты и теперь был бы со мной. Хоть раз спроси я, дура — а что там, за краем мира, за морем? — да, ты бы промолчал, но из этого молчания я бы узнала все, что нужно! Да ни один дракон из-за горизонта не успел бы вынырнуть!
Они называли себя героями.
Они хвастали, что раскрыли убежище Василиска, что Высший совет проявил беспечность и ненужное милосердие, когда позволил ему — тебе, папа! — живым покинуть пределы земли, взяв только обещание не возвращаться, пока не позовут. Они исправили досадную ошибку. Они, эти «герои», хотели потешиться и над телом… но тут пришла я.
