Юлиана Суренова - Книга 4_Дорогой сновидений
Спустя несколько мгновений, налюбовавшись новым обликом окружившего их мира, Евсей повернулся к Шамашу, но, лишь взглянув Ему в лицо, в страхе отшатнулся в сторону, сглотнул комок, подкативший к горлу, сжал пальцы, стараясь сдержать дрожь и мысленно повторяя слова молитвы.
И прежде глаза бога солнца казались ему необычными, выдавая Его божественную природу – черные, глубокие, притягивавшие к себе не только тех, кто заглядывал в них, но и весь окружавший мир, горевшие собственным, неотраженным светом – мерцанием звезд. Сейчас же в них не осталось ничего человеческого. Перед Евсеем открылись истинные очи великого бога. Веки стали вратами в мир небожителей, зрачки зажглись золотыми солнечными кругами, свет которых прорывался в мир людей, освещая его неведомым, загадочным пламенем.
Караванщик, не в силах выдержать этого взгляда, зажмурился. Но свет прорывался даже сквозь сжатые веки и человеку пришлось закрыть лицо ладонями, отвернуться в сторону, прячась, силясь отыскать вокруг хотя бы крохотный осколок тени, чтобы спрятаться в нем.
А затем пламень угас, так же внезапно, как вспыхнул. Во власти любопытства, караванщик осторожно приоткрыл веки. Глаза Шамаша были закрыты.
– Прости, – проговорил колдун. – Я не думал, что силы, которые мне удастся собрать, будут настолько велики.
– Господин, я… – в этот миг Евсей был готов на все. Прикажи ему повелитель небес спуститься в подземный мир, подняться в небесный или даже войти в пределы Куфы – он сделал бы это не раздумывая ни мгновение. Караванщик ждал одного – воли своего божества, Его приказа.
Шамаш почувствовал смятение, охватившее собеседника, трепет души, затмение разума, решимость сердца. Он качнул головой. Это была совсем не та реакция, которой он ждал. Ему казалось, что все случившееся с торговцем за последние мгновения, тот мир, в который он попал, должны были притупить чувства караванщика, сделать его менее восприимчивым к чуду. Ему страшно не хотелось тратить время на новые разговоры, но он понимал – раз так, без них не обойтись.
– Успокойся, – караванщик воспринял это как приказ и подчинился. Стук сердца снова стал спокойным и ровным, дрожь ушла, – и послушай меня, – на смену слепой решимости пришла готовность мыслить и понимать, – мне понадобится твоя помощь.
– Смогу ли я… – он был всего лишь смертным, простым смертным, даже не магом!
– Больше некому, – Шамаш не оставлял ему возможности отказаться.
– Если Ты этого хочешь… – как он мог спорить с повелителем небес?
– Я собираюсь обратиться к тем, в кого верю.
– Ты позовешь Айю?
– Нет.
Караванщик вскинул голову. На его лице отразилось удивление. "Кто же может быть ближе Тебе Твоей великой супруги? – но потом он вспомнил встречу с подземными богинями, убеждавшими забредшего к ним смертного, что бог солнца, очнувшись от болезни, забудет Айю, выберет себе другую жену. – Это дело небожителей, – он замотал головой, отгоняя от себя мысли, – кто я такой, чтобы судить?" – и Евсей промолчал, вслушиваясь в тихую, задумчивую речь Шамаша, подобную шороху ветра.
– Я хочу спросить совета у тех, кого здесь называют Свышними. Но чтобы достичь их, мне потребуется преодолеть долгий путь – путь не для ног, а разума, души, духа, которым придется охватить все мироздание, чтобы приблизиться к высшим. И мне нужно, чтобы кто-то был рядом с той частью моей сущности, которая останется здесь, связанная незримыми узами со мной уходящим… Я понимаю, во всем этом трудно разобраться… В общем, мне дано лишь спросить. Ответ будет дан тебе.
– Но смогу ли я понять… – Евсей слышал о Них – тех, кто выше богов – творцах мироздания, которые создали из Ничего Все. Он был песчинкой у ног богов, а тут…
– И не пытайся. Их слова всегда загадка. Просто запомни.
"Но почему я? – уже готов был спросить Евсей. – Ведь здесь, рядом, Губитель. Он – бог, а я… – но потом он подумал: – Ведь Он – враг, Даже если сейчас между повелителями стихий перемирие, это не означает, что можно доверять Губителю, который ударит в спину в первый же миг, когда захочет этого…" -А…-он оглянулся на Губителя, который с некоторой задумчивой отрешенностью следил за их разговоров, до поры не вмешиваясь в него.
– Не беспокойся, – горькая усмешка скользнула по бледным губам Эрры. – Я не стану мешать, усложняя и без того непосильную задачу. И не ударю в спину. Не потому, что дал слово, а так как сам этого не хочу, – он говорил так искренне, что караванщик не мог усомниться в правдивости сказанного. Да, перед ним был отец лжи, но… почему-то на этот раз все было иначе.
– Хорошо, – сглотнув подкативший к горлу комок, летописец кивнул. Он повернулся к богу солнца, который молчал, ожидая его решения, чтобы сказать: – Я… Я сделаю так, как Ты велишь.
– И еще, Евфрасей…
Услышав свое полное имя, приобретшее в устах Шамаша особое, не сравнимое ни с чем звучание, караванщик вздрогнул, напрягся, сконцентрировав все свое внимание на том, что должно было быть не просто важным, но наиважнейшим.
– Я уйду очень далеко, так далеко, что этот мир затеряется среди бесконечности.
Чтобы вернуться мне нужна будет нить, которая приведет меня назад, домой. Когда высшие дадут ответ, позови меня.
– Но если… Если расстояние будет так велико… Сможет ли мой слабый голос достигнуть Твоего слуха?
– Тебе придется постараться.
Караванщик чувствовал себя так, словно Шамаш провел за его спиной черту, за которую он не мог отступить. Ему ничего не оставалось, как подчиниться неизбежному.
– Ты понял? – прозвучал у него в голове вопрос Шамаша.
– Да, – прошептали губы, хотя разум караванщика кричал: "Нет!" – ему было не понятно ровным счетом ничего, за исключением, может быть, того, что ему предстояло стать свидетелем и участником столь необычного события, что его считали чудом даже боги.
– Это все. Теперь молчи. Ни слова, до тех пор, пока не придет время, о котором я говорил. Помни: любой звук может разрушить полотно мироздания.
Караванщик в страхе сжался, словно окаменев, не смея не то что сказать, подумать, шевельнуться…
Шамаш же начал обряд.
Не имея возможности построить храм вечности в окружавшем его крае, чуждом вере и силе родной земли, он возвел его звездные колонны в своей душе, которую не способен был изменить ни переход через грань между мирами, ни все те события, которые с неимоверной быстротой поглотили чужака, спеша сделать его своим в том доме, который открыл для него свои двери.
Все было совсем не так, как раньше. Много проще и, в то же время, труднее.
Колдуну ничего не стоило заглянуть в глаза мирозданию, уравнивая вечность с мигом, раствориться в бесконечности, став ею.
