Юлиана Суренова - Книга 4_Дорогой сновидений
Между ними не было ненависти. Хотя, возможно, они просто очень искусно скрывали свои чувства, прибегая для этого к помощи тех сил, которыми наделены лишь небожители. Но, свидетель последнего сражения бога солнца и Губителя, разве мог он поверить в то, что спустя мгновение, минувшее с тех пор в мире небожителей, они встретятся вновь не для того, чтобы биться не на жизнь, а на смерть, но лишь переброситься парой фраз?
Караванщик мотнул головой, прогоняя наваждение. Но даже когда тонкие нити недавней дремы порвались, выпуская Евсея из своих сетей, ему не удалось найти ничего, что объяснило бы случившееся, позволяя смириться с ним. Неужели все это на самом деле так? Что происходит?
Наверное, один из этих вопросов, все же, сорвался с его губ.
– Что происходит… – начал было тот, кто назвался Нергалом, но затем, замолчав, исподлобья взглянул на Шамаша. – Может быть, ты лучше сам все ему расскажешь?
Тебя он привык слушать и слушаться, а мне только возражать – и душой, и разумом.
– Торговец, это может показаться тебе странным… – прервав свое молчание, заговорил колдун.
– Странным?! – начиная верить в то, что еще мгновение назад казалось совершенно невозможным, не выдержав, прошептал Евсей. Нет, это слово не отражало и самой маленькой толики того, что он чувствовал в этот миг. Караванщик находился рядом с Куфой – самым страшным местом для души, духа – но не трепетал в ужасе, умудряясь разглядеть в кошмаре нечто завораживающе красивое… Он стоял рядом с… Да что там, он говорил с самим Губителем! Но, несмотря на все то, что было, все те беды, которые Он принес и еще принесет каравану и всему земному миру, летописец на не испытывал к Нему ненависти, как ни стремился вызвать в своем сердце это чувства.
Скорее, ему было жаль Врага. С чего это вдруг?
– Господин, – глядя на повелителя небес, взмолился летописец, – позволь мне верить в то, что все это лишь сон! Я не в силах принять такую явь, ибо она слишком невероятна!
– Многие склонны видеть сон в смерти, – не спуская с смертного внимательного взгляда задумчивых и несказанно грустных глаз, тихо проговорил Эрра, – но разве жизнь не подобна сну в куда большей степени? В мироздании все похоже… – вздохнув, пробормотал он. – Разница лишь в том, что приходит на смену: пробуждение, сон или смерть… Не обращай на меня внимание, караванщик, – заметив, что летописец не спускает с него удивленного взгляда широко распахнутых глаз, проговорил он, – сейчас я не более чем свидетель того, что должно произойти… Шамаш, – отодвигая в сторону задумчивую грусть, словно какую-то ненужную, надоевшую вещь, вновь став серьезным и решительным, повелитель демонов повернулся к богу солнца, – я понимаю, всем нам были необходимы несколько мгновений передышки, чтобы провести грань между прошлым и грядущим, отрешиться от первого и стать, пусть пока еще неполноценной, но, все-таки, частью второго.
Однако позволь напомнить тебе, что у нас очень мало времени. И с каждым новым мигом становится все меньше и меньше.
– Да, – колдун кивнул.
– Ты… Ты ведь спасешь Мати? – прикусив губу, Евсей помолчал несколько мгновений, а затем продолжал: – Я понимаю: ее уже не вернуть к жизни. Но, может быть, возможно хотя бы подарить ей милосердную смерть, ту, которая приведет ее в сад благих душ, даруя в грядущим нам новую встречу… Это место… – он огляделся вокруг, ненадолго остановился на шатре Куфы, от которого веяло холодом вечной смерти, – оно не для нее – такой чистой и наивной…
– Она и не останется здесь, – тихо проговорил Эрра. – Но ты зря молишь о ее смерти. Это-то как раз не сложно… Мы надеемся сохранить ей жизнь. Для этого ты здесь.
– Я?!
– Ни я, ни Шамаш не знаем того сна, которым уснула девочка, – между тем, продолжал Эрра.
– Да, конечно… – понимающе кивнул Евсей. Ведь все сны для бога солнца придумывала госпожа Айя. Что же до Губителя… О нем людям было известно вообще очень мало, так что…
– Никому не дано повлиять на сон, придуманный другим, – между тем, негромко проговорил Шамаш.
Евсей тотчас вскинул на него взгляд. Да, сон – именно та стихия, самая лживая и хладнокровная, над которой никто не имеет полной власти, за исключением, разве что, повелителей сновидений.
– Сон, – продолжал бог солнца, – не мир и не бездна, не жизнь и не смерть. Он нечто на грани… Или, возможно, в одном шаге за гранью того, что мы способны понять. Он связан с реальным миром тысячью нитей, не возможен без памяти, чувств, мыслей и фантазий мира яви, из которых он черпает свои силы, на чем строит свое бытие. Мне известно лишь два способа повлиять на сон: придумать его, словно легенду, находясь еще в мире яви, запланировать каждый шаг и поступок, продумать все – от цвета неба до числа снежинок под ногами, или же явиться в сон с открытым сердцем и чистым разумом, и уже там, осознав отличие между ним и явью, взять в руки нити его судьбы. Первое – это то же самое, что создать мир из ничего, второе – изменить существующее, подчинив своему слову.
– Это значит… Это значит, что боги сновидений должны быть самыми могущественными среди небожителей! Но ведь это не так! – воскликнул Евсей. – Да, госпожа Айя обладает великими силами, но только на земле! Среди богов, рядом с Тобой или госпожой Кигаль Она – всего лишь юное хрупкое деревце в тени трехсотлетнего дуба… Прости… И Ты, – он воздел руки вверх, – Матушка Метелица прости меня, но это правда! Что же до бога сна, то о нем и говорить не приходится, когда…
– Давай не будем сейчас вдаваться в религиозные споры, – прервав его, Эрра недовольно поморщился.
– Он прав, – к удивлению караванщика, кивнул, соглашаясь со своим врагом, Шамаш.
– У нас не осталось времени на разговоры. Тебе придется довольствоваться тем, что я успел сказать… Пора… …Казалось, что будущий миг остановился на грани миров. Летописец напрягся, подсознательно чувствуя, что должно произойти что-то необычное, что-то, что затем станет главной частью самой волшебной из легенд.
Шамаш взмахнул рукой, огораживая окружавшую их часть мира словно куполом от всего остального, что могло, вмешавшись в планы, нарушить их ход.
Звуки стихли, проглоченные неведомой доселе тишиной, в которой стук сердца казался громок, как раскат грома, а дыхание хранило в себе силы яростных ветров.
Те робкие огоньки звезд, которые сохранились блеклой тенью возле дальнего края горизонта, погасли, но на смену их свету не пришла тьма, когда все вокруг озарилось иным, магическим пламенем, исходившим от самого воздуха, возникая ни из чего.
Спустя несколько мгновений, налюбовавшись новым обликом окружившего их мира, Евсей повернулся к Шамашу, но, лишь взглянув Ему в лицо, в страхе отшатнулся в сторону, сглотнул комок, подкативший к горлу, сжал пальцы, стараясь сдержать дрожь и мысленно повторяя слова молитвы.
