Юлия Федотова - Чисто семейное дело
— Верно, — кивнул он, — уходим! На трезвую голову в такой атмофсере кусок в горло не полезет.
— Да атмо-сфера же! — потеряв терпение, рявкнула ученый магистр Меридит.
В повисшей на миг тишине голос ее прозвучал особенно громко. Фьординги как но команде обернулись, уставились на вошедших осоловелыми от хмеля глазами.
— Эй! — Один из них, здоровенный, с ранней сединой в темной бороде, вдруг поднялся с места и сделал несколько нетвердых шагов. — Снежный оборотень Хельги, подменный сын ярла Гальфдана Злого, владельца Рун-Фьорда, ты ли это?
— Ну я. Чего надо? — не слишком любезно откликнулся тот на столь церемонное обращение.
— У меня для тебя весть от кормчего Рольфа.
— Говори! — Теперь в голосе Хельги звучала плохо скрываемая тревога. Уж он-то понимал: старый друг ярла не стал бы слать вести его подменышу, не случись на то особо важной причины.
— Так слушай же! Рольф велел передать вот что: подменный отец твой, свободный ярл Гальфдан Злой, сын Рекина, владелец Рун-Фьорда, достойно, как истинный воин, закончил путь свой в этом мире и ушел в Вальхаллу в последний день первого месяца осени… — Тут он сделал долгую театральную паузу, словно давая слушателям время осознать всю важность сообщения. По пьянке, по жизни ли, но этот фьординг любил, демон побери, красиво сказанное слово!
— Куда он ушел? — переспросила Ильза испуганным шепотом, большую часть напыщенной речи она пропустила мимо ушей, но в том, что успела уловить, ей почудилось недоброе.
— Помер он, — сердито растолковала Меридит.
— Ой! — сказала Ильза. — Ой! — Она не знала, печалиться ей или радоваться.
Хельги не проронил ни слова. Он тоже не знал. У него было такое ощущение, будто мир вокруг… нет, не рухнул, но весьма ощутимо вздрогнул. Не от горя, конечно. Какое горе, если в детстве подменыш только и мечтал о том дне, когда вырастет и собственными руками прикончит окаянного родителя, навязанного жестокой судьбой.
Просто он был не готов. Что-то изменилось в жизни, что-то привычное до незыблемости вдруг перестаю существовать. Это было странно. Будто одно из созвездий пропало с неба или яма разверзлась на месте знакомой горы… Казалось бы — какая разница, какой с них прок? А на душе смутно… Приходит тревожное ощущение пустоты. Когда некого становится ненавидеть — это тоже утрата…
А фьординг, насладившись торжественностью момента, продолжал:
— …И в первый день третьего месяца зимы в права ярла должен вступить законный сын его. Но боги дали Гальфдану Злому одного сына, а Судьба — двоих. И вот что велел передать тебе, подменыш, кормчий Рольф: люди Рун-Фьорда не желают признавать власть волчьего выкормыша, берсеркера Улафа Рыжего. И таких людей большинство. Тем, кто стоит за Улафа, их не одолеть, но напрасной крови будет много. И если хочешь ты, сын ярла, чтобы власть осталась у твоего рода — приди и возьми ее. Так сказал кормчий Рольф, и я передал тебе слова его.
— Благодарю тебя, человек. — Лицо Хельги было отстраненным, неподвижным, как застывшая маска. Шевелились только губы. — Но ответь, если знаешь. Люди Рун-Фьорда не хотят признавать власти волчьего выкормыша — так неужели они признают власть нелюдя?
Фьординг степенно, серьезно кивнул. Хмель давно вылетел у него из головы, видно, от чувства ответственности. Он был почти трезв, мыслил и говорил ясно:
— Кормчий Рольф ждал, что ты спросишь это. И велел ответить так: из двух зол выбирают меньшее. Людям нужен законный правитель. Пред законом равны вы оба — ты и Улаф, каждый в праве своем. Ярл Гальфдан не ждал скорой смерти и объявить имя наследника не успел. И хотя все знают, что он назвал бы имя Улафа, слово сказано не было. Ты был рожден женщиной-волком, но стал достойным и славным воином, из тех, чьи имена звучат в песнях скальдов. И ты, сказал Рольф, овладел семью из девяти искусств, а это немало значит в наши дни, когда молодежь забывает чтить обычаи своего рода и думает только о быстрой наживе и короткой славе. Твой брат Улаф из искусств освоил лишь три, в бою он не властен над собственным рассудком и любит убивать забавы ради. Рано или поздно он станет вне закона. А ярл вне закона — беда для всех. Вот почему люди готовы признать твою власть, подменыш… — Тут фьординг заговорщицки понизил голос: — И мать ваша, супруга ярла, из двоих сыновей, родного и подменного, поддержит тебя, подменыш Хельги. Так сказал свекор мой, кормчий Рольф, так я и передал.
— Ты принес важную весть, человек, благодарю тебя, — Хельги с трудом выдавливал из себя слова фьордингской формулы вежливости — не до церемоний ему было! — Назови мне имя твое, я буду его помнить.
— Меня зовут Эстольд Полутрезвый, сын Стига, — представился фьординг.
— Какое странное прозвище! Почему ты его получил? — не сдержал любопытства Эдуард, хотя прекрасно понимал, что лучше было помалкивать.
Но фьординг ответил, хоть и бестолково, но охотно и с гордостью, видно, прозвище было ему по нраву:
— Пью я часто и много, притом половина ума моего никогда не пьянеет, ею с вами и говорю… Так что передать мне кормчему Рольфу? — обратился он к Хельги.
— Передай, что были услышаны слова его. — Хорошо, что речевой этикет жителей фьордов предусматривал и те формулы, которые позволяли дать ответ, при этом ничего конкретного не сказав.
И они ушли. Но направились не на юг, спасать мир, и не на север, воевать за власть, а на запад, в другой кабак. Хельги заявил, что на нервной почве желает напиться. Однако напился не он, а Рагнар, и уважительную причину в свое оправдание нашел: помер какой-никакой, а родственник, надо помянуть. А пока он поминал, опрокидывая кружку за кружкой, Энка сгорала от любопытства. Но подступиться к Хельги напрямую не решалась, начала издалека:
— Скажи, о каких таких искусствах вы толковали? Семь из девяти, три из девяти… Якобы ты ими овладел? Что-то я за тобой не замечала…
Отвечал Хельги охотно, он успел совершенно успокоиться: невелика потеря, по большому счету туда ярлу и дорога была.
— Люди Северных земель считают признаками совершенства девять искусств: знание магических рун, кузнечное мастерство, чтение книг, лыжи, стрельба из лука, гребля, игра на арфе, стихосложение и игра в тавлеи. По обычаю этими искусствами должны владеть все сыновья благородных родов. Но насколько они стремятся к обучению — сами понимаете. То есть против оружия, гребли и лыж не возражает никто, но остальное, прямо скажем, не в чести. Так что я с моими семью из девяти могу считаться образцом добродетели.
— Скажи, а чем же ты не овладел, — заинтересовался Эдуард. — Ну насчет арфы все ясно, а второе?
![Леонид Словин - Астраханский вокзал [сборник]](/uploads/posts/books/242731/242731.jpg)
