Олег Угрюмов - Все демоны: Пандемониум
— Люли-люли, — произнес кто-то нежно.
Постель, между тем, заштормило так, что Зелга кидало из стороны в сторону, и он испугался, что сейчас слетит с нее на пол.
Голова утопала в подушках. К тому же какой-то умник додумался по самый подбородок укутать его во что-то мягкое, пушистое и жаркое. (Впоследствии выяснилось, что это шесть самых теплых зимних одеял, которые только смогли отыскать в замке.) Молодой некромант обливался потом, задыхался и — что показалось ему наиболее отвратительным — не мог произнести ни слова. Челюсти его оказались крепко, хотя и совсем безболезненно стянуты чем-то эластичным.
Впору паниковать, но сквозь щелочку между ресницами — открыть глаза не мешало ничто, кроме жесточайшей головной боли, которая терзала беднягу с самого момента пробуждения, — он видел смутные силуэты знакомой мебели и расплывающиеся очертания родных лиц.
Зелг голову бы дал на отсечение (вот, вот он, немного радикальный, зато действенный способ избавиться от невыносимых мучений), что находится дома, в собственной спальне, в окружении близких, и ничто ему не угрожает. Впадать в отчаяние не стоит, однако и успокаиваться нельзя. Что происходит вокруг? Землетрясение? Последний день мира? Демоны вторглись в Кассарию? Но тогда бы слышались какие-то звуки, кроме тихого бормотания дедули, жужжания Гризольды и довольного мурлыканья, которое мог издавать только доктор Дотт, намертво прикипевший к источнику эфира.
Вот что-то негромко заметил Думгар, а вот послышался и голос Такангора — хриплый и сорванный в битве, но вполне узнаваемый. И довольно спокойный.
Что же с ним, Зелгом, случилось такое, что он валяется в постели, а все собрались вокруг, как возле смертельно больного? И чем закончилась битва?
Кассар смутно помнил, как ворвался во вражеские ряды, сея «смерть и разрушение». Ну, во всяком случае, демоны отчего-то выглядели испуганными. Всплывали в памяти отдельные эпизоды — Папланхузат, азартно мутузящий какого-то адского полководца; дикие крики безобразного демона, за которым гонялась по всему полю не менее безобразная демонесса; толпы странных существ, валящих из портала, более похожего на воронку смерча… И внезапный мрак, которому предшествовали снопы искр из глаз и незабываемое ощущение в затылке.
Его посетили одновременно две мысли.
Мысль первая: может быть, контузия?
Мысль вторая: выиграли, что ли?
— Люли-люли. Птуси-птуси-птуси.
Тут постель выкинула такое антраша, что несчастный герцог взлетел вместе со своими одеялами и подушками, словно на гребне океанского вала, а затем приземлился обратно, чтобы принять вынужденное участие в дальнейших скачках с препятствиями по пересеченной местности. Шлепнувшись на перину, как беспомощная медуза, выкинутая штормом на каменистый берег, он протестующе замычал.
— Вот! — ликующе вскрикнул Узандаф, и звуки его голоса болезненным эхом отдались в каждом закоулке бедной Зелговой головы. — Я же говорил — тишина, полный покой и крепкий сон быстро приведут его в чувство.
Тут волшебным образом челюсти некроманта освободились от стягивающей их повязки, и он хотел было задать первый вопрос, но даже застонать как следует не успел. Могучая сила заставила его открыть рот, и туда хлынула теплая тягучая жидкость, хуже отвратительного запаха которой был только ее омерзительный вкус.
— Бр-р-р, — изрек герцог, когда у него перестали слезиться глаза и он снова обрел дар речи.
— Я же говорила, ребенку холодно! — рявкнула Гризольда, пыхая трубкой.
О, сказочный запах ее табака, которому позавидовал бы любой пиратский капитан, Зелг не мог спутать ни с чем.
Сверху на страдальца шлепнулось что-то мягкое. Судя по весу — несколько покрывал сразу.
— Ему нужно тепло и свежий воздух, — настаивала Гризольда.
Комната утопала в клубах табачного дыма.
— А может быть, все-таки жертву? — неуверенно предложил Мардамон.
— У него жар, — авторитетно заявил Дотт, — потрогайте его голову кто-нибудь. Да не ты, Думгар! Да не Мардамона!
Прозрачный туман на миг коснулся лица некроманта. Затем голос лорда Уэрта Орельена да Таванеля произнес:
— Ему нужно дать жаропонижающее.
— Я верю в зелье бабки Бутусьи! — возопил Дотт.
Больной нуждается в уходе врача, и чем дальше уйдет врач, тем лучше для больного.
Челюсти Зелга снова разжали, и следующая порция ужасного пойла устремилась в рот. Если бы спросили его мнения, то веру в бабку он стремительно утрачивал с каждой каплей.
— Тьфу, буль-буль, тьфу! — поделился некромант последними впечатлениями.
— К нему возвращается сознание, — обрадовался Узандаф. — Он уже адекватно оценивает реальность. Теперь главное — это покой и щадящий режим.
Кровать запрыгала с удвоенной энергией. Если бы Зелгу сказали об этом минуту назад, он бы просто не поверил. Он до последнего уповал на физические законы, управляющие мирозданием. Но что-то в окружающем пространстве их попросту игнорировало.
— Ммм-мм, — попытался привлечь он внимание окружающих. — Мм-мм.
— Ребенок хочет молока, — сразу отреагировала Гризольда.
— Или музыки, — предположил Узандаф.
— Узя, какая музыка в его состоянии? Он, конечно, хочет молока.
— Или мугагского, — высказал мнение Такангор, свято верящий в целебную силу алкоголя.
— Молоко вредно, — заметил Дотт. — Мугагское еще рано. Не ровен час, снова утратит контроль. А вот немного восстановительного зелья бабки Бутусьи никому не повредит!
— Нет! — замычал Зелг, отчаянно пытаясь открыть рот.
— Давайте снимем повязку, — предложила добрая душа. — Он вроде бы больше не опасен.
— Если что, — буркнул Лилипупс, о присутствии которого герцог до сих пор не догадывался, — бормотайка с нами. Сразу предохраним его спокойствием.
Теперь Зелг постиг причину своей невыносимой головной боли да внезапного нагрянувшего мрака, и она ему не понравилась.
— Э-эх, — вздохнул он.
Что приблизительно означало: «Эх вы, как же вы могли такое со мной учинить, а я-то считал вас друзьями и не ожидал подобного свинства с вашей стороны. От кого угодно ожидал, только не от вас. Вот обижусь и уйду от вас куда глаза глядят — возможно даже, что и на край света. Будете тогда жалеть, но поздно…» Ну и далее по тексту.
— Шипит? — насторожилась Гризольда.
— Дышит, — успокоил ее Дотт.
— Так никто не дышит.
— Никто не дышит, а он дышит.
— А почему с таким шипением?
— Дышит, как может.
— Но это же ужасно.
— Я не понимаю, мадам, вы хотите, чтобы он вообще никак не дышал?
