Пол Андерсон - Операция Хаос
— Услышь нас, о Господь Бог, обитающий на Небесах, — воззвал он.
— Тебе известно, чего мы жаждем, молим тебя, пусть эти желания будут чистыми. Ты видишь, как стоят перед тобой этот мужчина Стивен и эта женщина Вирджиния. Они хотят поразить врагов Твоих и избавить от заточения невинную девочку. Если Ты позволишь им это, они готовы претерпеть все муки Ада. Нет у них никакой надежды, если ты не поможешь им.
Мы просим Тебя, пусть в диких дебрях Ада будет у них тот, кто сможет руководить ими и советовать им. Если мы не заслужили, чтобы Ты послал к ним ангела, то молим Тебя — пошли умершего слугу своего — Николая Ивановича Лобачевского, или кого-нибудь еще, кто будучи живым, занимался научными исследованиями в той же области знаний. Молим во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Амен!
Снова воцарилась тишина. Затем распятие на алтаре вспыхнуло на мгновение ярким солнечным светом. Послышался тонкий пронзительный звук. И меня охватила волна радости, которую можно, и то отдаленно, сравнить лишь с радостью первой любви.
Но следующим раздался сразу же другой звук, он походил на шум штормового ветра. Свечи погасли, оконные стекла сделались темными, пол заколебался у нас под ногами. Свертальф отчаянно взвыл.
— Джинни! — услышал я свой крик.
И одновременно с этим криком меня закрутил водоворот образов, воспоминаний… Увенчанная луковицеобразными куполами церковь посреди беспредельной равнины. Грязная дорога между рядами низких, крытых соломой домов. Звякающий амуницией, с саблей у пояса всадник, едущий по этой дороге. Ледяная зима, в конце которой — оттепели и блеск разливающихся вод. И возвращение птичьих стай, и покрывающиеся робкой зеленью буковые леса. И беспорядочные нагромождения книг, лиц, снова рук и лиц. Женщина, которая была моей женой. Сын, умерший слишком рано. Казань — половина ее объята пламенем. Год холеры. Письмо Геттингена.
Любовь. Неудачи. Слепота, медленно подкрадывающаяся день за днем. И все это было чуждым…
Наши зубы громко стучали. Ветер прекратился, и снова стало светло. Пропало ощущение нависшей над нами грозной силы… Ничего не понимающие, мы опять очутились в привычном мире.
Джинни бросилась в мои объятия.
— Любимая, — крикнул я ей по-русски. — Нет… Любимая, — по-английски. — Господи помилуй, — снова по-русски…
Перед глазами вихрем вращался калейдоскоп чужой памяти. На столе стоял Свертальф. Спина выгнута, хвост трубой. Его трясло не от ярости, — от ужаса. Язык, зубы и горло кота странно дергались. Звуки, на которые не был способен ни один кот… Свертальф пытался заговорить.
— Почему не получилось? — загремел Барни.
Джинни удалось овладеть собой. Она махнула рукой тем, кто стоял поближе.
— Карлслунд, Харди, помогите Стиву! — крикнула она. — Док, обследуй его! Я отрывочно слышал ее голос сквозь навалившийся хаос. Друзья, поддерживая меня, довели до стула. Я рухнул на него. Приходилось прилагать усилия, чтобы дышать.
Помутнение сознания продолжалось недолго. Воспоминания о иной стране, о ином времени остановили свое беспорядочное коловращение. Они ужасали, но лишь потому, что находились вне моего контроля и были чужими.
Русский «покой» звучал в моем мозгу одновременно с английским «миром»… и я знал, что это одно и то же. Возвращалось мое мужество. Я чувствовал, что могу мыслить самостоятельно. Но звенела чужая мысль, и в ней обертонами — я ощущал странную смесь педантизма и сострадания.
— Прошу прощения, сэр. Это перевоплощение смущает меня не меньше, чем вас. У меня не было времени, чтобы осознать, насколько велики различия, обусловленные разницей более чем в сто лет, и тем, что я оказался в совершенно ином государстве. Полагаю, будет достаточно несколько минут для предварительного ознакомления, чтобы обеспечить информационный базис для выработки приемлемого для вас модус вивенди [17].
Остается заверить вас, что я сожалею о своем вторжении и постараюсь свести его последствия к минимуму. Со всем должным уважением могу добавить, то, что мне пришлось узнать о вашей частной жизни, не имеет особого значения для того, кто давно лишился земной плоти…
До меня дошло. Лобачевский!..
— К вашим услугам, сэр. Ах, да… Стивен Антон Матучек. Не будете ли вы так добры… Извините, мне необходимо ненадолго отвлечься.
Этот диалог, а также последующее взаимодействие наших двух разумов (его трудно описать словами) происходили на границе моего сознания. А оно снова било тревогу — слишком уж жутко было все происходящее.
Пробормотав:
— Со мной все в порядке, — я движением руки отодвинул Акмана в сторону и уставился на разворачивающуюся передо мной сцепу.
Свертальф находился в состоянии истерии, приближаться к нему было опасно. Джинни схватила чашку, зачерпнула из раковины воды, и выплеснула ее на кота. Он взвизгнул, соскочил со стола, метнулся в угол и там припал к полу, разъяренно сверкая глазами.
— Бедный котик, — успокаивающим тоном сказала Джинни. — Извини, я должна была это сделать. — Она разыскала полотенце. — Иди сюда, к своей мамочке, и давай вытремся.
Он позволил ей подойти к себе. Джинни присела на корточки и протерла коту шерсть.
— Что это вселилось в него? — спросил Чарльз.
Джинни подняла взгляд. Рыжие волосы подчеркивали, как побледнело ее лицо.
— Хорошо сказано, адмирал. Что-то вселилось… Вода вызвала у него шок, и возобладали кошачьи инстинкты. Вселившийся Дух утратил контроль над телом. Однако, он по-прежнему находится в нем. Как только Дух разберется в психосоматике Свертальфа, он попытается восстановить контроль, и сделать то, для чего он явился.
— Какой Дух?
— Не знаю. Нам лучше не мешать ему.
Я встал:
— Нет, подождите. Я могу это выяснить.
Взгляды всех присутствующих обратились на меня.
— В меня, видите ли… э-э… вселился Дух Лобачевского.
— Что? — запротестовал Карлслунд. — Душа Лобачевского вселилась в ваше… Не может быть! Святые никогда…
Я отмахнулся, встал возле Джинни на колени, зажал голову Свертальфа между ладонями.
— Успокойся, никто не хочет причинить тебе вреда. Тот, кто вселился в меня, думает, что понимает, что случилось. Соображаешь? Его имя — Николай Иванович Лобачевский. Кто вы?
Мышцы кота напряглись, сверкнули клыки, комната заполнилась громким воем. Свертальф снова был близок к истерике.
— Сэр, с вашего разрешения у меня есть идея. Он не Враг. Я бы знал, если бы он был Врагом. Случившееся приводит его в замешательство, он смущен, а для того, чтобы мыслить, он располагает лишь кошачьим мозгом. Очевидно, наш язык ему не знаком. Разрешите, я попытаюсь успокоить его?
