Анджей Сапковский - Божьи воины
Проверили. Рейневан, Шарлей и Самсон занялись стеной от Мостовых ворот до Замковой горы. Осмотр не воодушевлял. Банный проход был наглухо забаррикадирован камнями и бревнами. Вдобавок у ближайшей приходской церкви расположилось армейское подразделение. У остальных ворот, Зеленых и Чешских, стояли на страже боевые роты наемников.
С Бисклавретом они встретились в условленном месте позади пекарни на улице Гродской. Кроме сообщения, что Водные и Пжиленцкие ворота стерегут сильные отряды стражи, Бисклаврет принес слухи, в основном с фронта. Подтвердилось, что Прокоп ушел из-под Нисы, повел Табор на север, на Надодре. Миссия Горна и Дроссельбарта должна была пройти удачно, потому табориты не напали ни на Зембицы, ни на Стжелин, ни на Олаву. Этот факт широко комментировали, а мнения были различные. В соответствии с одними Ян Зембицкий и Людвик Олавский совершили преступление, поскольку, договорившись с еретиками, оказались не лучше предателя Болько Волошека и шпионов, повешенных на Мостовой башне. Однако были и такие, которые считали, что князья поступили разумно, сохранив договорами имущество и жизнь множества людей. Хорошо б, добавляли многозначительно, но тихо, если бы и другие проявили такой же ум. Второе мнение начало заметно перевешивать, когда до Клодзка дошла весть о разрушенном и полностью сожженном Немодлине, так как немодлинский князь Бернард, дядя Волошека, опрометчиво отказался договариваться с Прокопом Голым.
Однако больше и живее, чем табориты Прокопа, горожан занимали надвигающиеся с юга сироты. Дошедшие только что сообщения о сиротах вызвали в городе крупный переполох, поскольку из них следовало, что вся страна к югу от Клодзка полыхает огнем и разливается кровью, а гуситы неудержимо прут на север. Пала, рассказывали дрожащими голосами беженцы и очевидцы, считавшаяся неприступной крепость Гомоле, охраняющая Левинский перевал. Взяты и обращены в развалины две другие крепости, долженствовавшие сдерживать нашествие, — Щерба и Карпень. Пущены по ветру Левин, Мендзылесье, Шнелленштайн, Лёндек и многие села. Кто не убежал, тот пошел под нож, рассказывали бледные от ужаса беженцы и очевидцы, а жители Клодзка были в волоске от всеохватывающей паники.
Бисклаврет потер руки, но радость его была недолгой. На рынок он попал как раз в тот момент, когда к собравшейся толпе обратился Пута из Частоловиц. Рядом с ним стоял приор Фогсдорф.
— Necessitas in loco, spes in virtute, salus in victoria! — кричал Пута. — Клянусь здесь, пред вами, нашей Клодзкской Девой Марией и Святым Крестом, что не отступлю ни на шаг, защищу город либо полягу на его развалинах.
— Никого из вас, — без всякой напыщенности добавил приор Фогсдорф, — даже самого прераспоследнего слуги, не оставлю я без защиты. Никого. Клянусь этим Святым Крестом.
— Не повезло, — равнодушно отметил Бисклаврет. — Хуже мы попасть не могли. Чертов Пута sans per et sans reproche[226], в компании с встречающимся реже единорога мужественным и добропорядочным попом. Непруха!
— Непруха, — спокойно согласился Шарлей. — Нет, видать, нам счастья. Подведем итоги. Раскрыть какие-нибудь ворота не удастся. Вызвать панику среди защитников будет трудновато. Что остается?
— Убийство, — скривил рот француз. — Покушение. Террористический акт. Можно попытаться изъять Путу и приора. Положимся в этом на Рейневана, вчера вечером он в Желязне проявил талант…
— Довольно, — обрезал его Рейневан. — Больше об этом не хочу и слышать. Жду серьезных предложений. Что у нас остается?
— Поджог, — подал плечами Бисклаврет. — Разжигание пожара, вернее, пожаров. В нескольких местах одновременно. Но это тоже отпадает. Я за такое дело не возьмусь.
— Это почему ж?
— Рейневан, — голос француза был холоден, а взгляд еще холоднее, — можешь изображать из себя идейного борца, если хочешь, если думаешь, что это тебе к лицу. Можешь, если есть желание, бороться за Виклифа, Гуса, Бога, причастие sub utraque specie, благо народа и общественную справедливость. Но я — профессионал. Я хочу исполнить работу и остаться живым. Что, не дошло? Диверсионные пожары, чтобы они были эффективны, необходимо разжечь в самый момент штурма. Понимаешь?
— Я понимаю, — заявил Шарлей. — В самый момент штурма, когда уже нет возможности убежать. Те, что с нашей помощью захватят город, с энтузиазмом прирежут нас во время вошедшей в обычай победной резни.
— Можно договориться о каком-то знаке…
— Повесить себе, как Раав в Иерихоне, веревку из красных нитей? Слишком ты проповедей наслушался, парень. Не приплетай литературы к серьезным делам. Я поддерживаю Бисклаврета и говорю: я тоже не пойду на такой риск. Я тоже, напоминаю, профессионал. У меня даже несколько профессий. И каждая мне дорога. Настолько, чтобы любить и ценить свою жизнь.
— Есть, пожалуй, способ, — сказал после долгого раздумья Рейневан, — поджечь город, не подвергая опасности ценных шкур господ профессионалов.
— И ты его знаешь?
— Знаю. Потому что я, господа, — не профессионал.
Могло бы показаться, что пражская аптека «Под архангелом», прибежище ученых и философов, уголок мысли и прогресса, — последнее место, где можно обучиться изготовлять магические зажигательные бомбы. И однако тот, кто так подумает, сильно ошибется. «Под архангелом» можно было постичь все вообразимые тайны и умения. И надо ж было случиться такому, что Рейневан лично участвовал в изготовлении зажигательной бомбы большой силы. Бомбы, которую на магическом жаргоне именовали Ignis Inextinguibilis[227], решили изготовить Теггендорф и Радим Тврдик, жутко обозленные на непорядочного конкурента, халтурившего вне цеха дилетанта-чародея, бывшего приходского в Святом Щепане. Вначале планировали анонимно донести на него и отдать под городскую юрисдикцию, но потом сочли это малочестной местью. Чародей-попик имел прекрасный сельский домик в Бубнах, куда с известными целями приглашал девушек и замужних дам. Теггендорф и Тврдик избрали этот дом целью. Вот уж, гнусно радовались они, попище рот раскроет, когда, вернувшись из Праги с очередной задницей, увидит на месте своей халупы черную дыру в земле!
Однако злость у магиков быстро иссякла, до желаемого покушения дело не дошло. Но Ignis Inextinguibilis все же изготовили. В соответствии с древними арабскими рецептами, вычитанными из изданных в Константинополе книг. При активном участии ассистирующего мероприятию Рейневана. Который теперь, больше чем через год, в Клодзке, точно знал, что ему нужно.
— Мне нужно, — уверенно и четко заявил он довольно критично поглядывающим на него компаньонам, — две кадки оливкового или другого масла, ведро или два дегтя, ведерко меда, четыре фунта селитры, два фунта серы, столько же гашеной извести. И две либры[228] сурьмяного порошка. Он бывает в аптеках.
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)
