Эльфийские хроники (сборник) - Фетжен Жан-Луи
Это был Ллав.
Да, этот юный ученик Гвидиона находился совсем рядом с ним: он сидел на корточках среди папоротников позади Лландона, всего лишь в двух локтях от него. Он подкрался так тихо, что Лландон этого не заметил. Ллав Ллев Гифф, подросток без имени, к которому все в Силл-Даре относились настороженно, потому что незадолго до сражения с монстрами он вел себя очень странно: он на некоторое время исчез, и все подумали, что его — как и многих других эльфов — во время сражения убили, однако Ллав затем появился, став даже еще более молчаливым и замкнутым, чем он был раньше, и у эльфов родились подозрения… Раз Ллав остался жив, это означало, что он был последним, кто видел Ллиану живой. А еще он был последним, кто видел Гвидиона перед тем, как его ранил Махеолас — подросток-человек. Одни эльфы заявляли, что Ллав помог Махеоласу удрать, другие даже думали, что он убил принцессу, однако каждый раз, когда его пытались допросить, вмешивался Гвидион и Ллава оставляли в покое. И вот теперь это ничтожество само расположилось рядом с ним, покинув защищавшего его старого друида и, похоже, не взяв с собой оружия. Оно расположилось рядом с ним — с ним, который явно ненавидел его больше, чем другие эльфы, живущие в Элиандском лесу. С ним, который без каких-либо колебаний стал бы кинжалом снимать с него кожу живьем ради того, чтобы заставить его заговорить, рассказать все, что он знал о том, чем занималась Ллиана перед началом сражения. К сожалению, Ллав появился возле него, Лландона, в очень неподходящий момент: черные волки и их эскорт из орков и кобольдов уже подошли на расстояние полета стрелы… Лландон сглотнул слюну и, крепче сжав ладонью свой лук, бросил на Ллава яростный взгляд. Ллав, сидя на корточках неподвижно, ответил ему ничего не выражающим, равнодушным и, как показалось Лландону, скучающим взглядом. Лландона еще больше разозлили спокойствие и невозмутимость этого подростка.
Лландон издал пронзительный крик и, резко вскочив, выпустил первую стрелу, которая, описав дугу, впилась в шею черного волка, находившегося еще на расстоянии десяти першей. Он, несомненно, поторопился, но, так или иначе, сигнал к схватке был подан. Через пару мгновений еще десять стрел были выпущены по монстрам. Поскольку выпущены они были уж слишком поспешно, некоторые из них пролетели мимо своей цели. Однако эльфам все же удалось уложить одного волка, разъярить остальных, напугать орков и кобольдов, которые тут же бросились наутек. Один из них был ранен и наверняка вскоре умрет, потому что наконечники стрел были смазаны ядом, а вот те, в кого не попали стрелы, будут еще долго бродить по Элиандскому лесу, пока их не обнаружат снова и не прикончат эльфы. Лландон это прекрасно понимал. Он быстро оценил сложившуюся ситуацию: один из волков, утыканный стрелами, полз по земле (яд уже, похоже, начал действовать); два других хищника с рычанием прыгали на ствол дерева, на котором сидел Ллидас. Он кричал, махал руками и ударял по стволу луком, стараясь привлечь к себе все внимание волков, чтобы его товарищи тем временем могли получше прицелиться и выстрелить в этих волков. Он смелый и умный, этот Ллидас… Именно ему следовало бы возглавить их группу. Не теряя больше времени, Лландон выскочил из папоротников и, сжимая лук в руке, помчался быстрее ветра вслед за беглецами.
Первого орка, которого он догнал, уже даже не было необходимости добивать, потому что этот орк и так уже был наполовину мертв и трясся в конвульсиях. Затем Лландон увидел остальных орков, которые, запыхавшись от бега в тяжеленных доспехах и, по-видимому, решив, что опасность миновала, брели не спеша. Эльф опустился на одно колено, высыпал стрелы из колчана на землю и выпустил одну за другой четыре стрелы еще до того, как монстры успели повернуться и атаковать. Когда же они все-таки напали, их оставалось уже только двое. Лландон ударил первого из них выпуклой стороной своего лука и тем самым сбил с ног, а затем стремительно повернулся вокруг своей оси как раз в тот момент, когда второй орк замахнулся мечом. Выхватив из ножен свой длинный серебряный кинжал, Лландон изо всех сил — и с диким криком — вонзил клинок кинжала в туловище орка под его — все еще поднятой — рукой. Орк, падая, выбил у Лландона кинжал из рук. Тот орк, которого Лландон сбил с ног, к этому моменту уже поднялся с земли и стал подступать к Лландону с перекошенной от злости физиономией, помахивая дубиной. Лландон начал пятиться назад, не сводя с орка глаз. Быстро наклонившись, эльф поднял с земли стрелу и приготовился к схватке. Орк представлял собой волосатое серое существо с чрезмерно длинными руками. Он так и не рискнул подойти к эльфу поближе и продолжал стоять чуть поодаль, все время произнося какие-то ругательства и плюясь, а затем вдруг сделал полуоборот и побежал прочь своими тяжелыми шагами. Лландон, презрительно хмыкнув, поднял с земли свой лук и метким выстрелом всадил стрелу между лопаток удирающего орка. Затем он опустил руки. Не было никакого смысла в том, чтобы пытаться искать кобольдов. Эти люди-собаки были абсолютно никудышными вояками, однако бегали очень быстро — слишком быстро для того, чтобы у него, Лландона, имелись хоть какие-то шансы их догнать.
Кроме того, у него сейчас имелось занятие и поважнее. Ллав… Во время схватки с волками и орками гнев Лландона ослаб, но отнюдь не ослабло его любопытство. Независимо от того, по какой причине этот ученик друида оказался сейчас в этом месте, он, Лландон, заставит его заговорить. Заставит любой ценой…
Когда Лландон вернулся на лесную тропу, он первым делом увидел на ней Ллава, который стоял среди его, Лландона, товарищей возле лежащих на земле мертвых волков.
— Ты с ними расправился? — крикнул Маерхен, увидев Лландона.
— С орками — да. Кобольды — удрали… А что здесь делает он?
Ллав Ллев Гифф, встретившись взглядом с горящим ненавистью Лландоном, так и остался стоять неподвижно, хотя Лладон приближался к нему с явно враждебными намерениями.
— Он пришел сообщить тебе одну новость, которая, думаю, будет для тебя интересной… — спокойно сказал Ллав.
— Ну так давай, сообщай!
— Морврин вернулся в Силл-Дару, — сказал ученик друида с ехидной улыбкой. — И не один.
Ллиана и ее спутники шли весь день и всю ночь. Солнце уже поднималось из-за ломаной линии заснеженных вершин, которые, казалось, окружали их со всех сторон и создавали у эльфов ощущение, что они попали в какую-то западню, из которой нет выхода. Склоны Черных Гор заросли прижимающимися к земле от ветра густыми колючими кустами. Такими густыми, что пробраться через них было чаще всего невозможно, а потому узкие тропинки тянулись бесконечно долго, петляя вдоль линии этих кустов. С той самой минуты, как Ллиана вместе со своими спутниками покинула Гхазар-Рюн, ей все время казалось, что они ходят кругами, не продвигаясь вперед ни на льё. Уже утро второго дня пути, а равнины все нет как нет, ее не видно даже вдалеке… Скалы, снег, пригибающиеся к земле кусты. Королевство карликов было, похоже, гораздо более обширным, чем она предполагала.
Самым первым шел Тилль. Он намного опередил всех остальных и уже едва не исчезал из виду. Всем другим, чтобы от него не отстать, приходилось поторапливаться, однако при такой быстрой ходьбе — да еще и без хотя бы коротеньких привалов — менестрель Гамлин долго бы не протянул. Несколько недель назад гоблин нанес ему ранение саблей в бедро. Тилль прекрасно об этом знал, и Ллиана сердилась на «зеленого эльфа» за такую его черствость. Сердилась она на него и за высокомерное безразличие, с которым Тилль выслушал известие о том, что его отпускают на свободу, хотя, чтобы добиться его освобождения, ей, Ллиане, пришлось очень долго уговаривать Вали. Надо признать, что Тилль довольно долго находился в Черных Землях среди омкюнзов Кхука — дольше, чем кто-либо другой из них. Он, похоже, стал настоящим омкюнзом, и даже магия Ллианы не смогла вывести из него яд, все еще отравляющий часть его души. Возможно, ей следовало бы предоставить Тилля его собственной судьбе и оставить его маяться в одной из тюремных камер в Черных Горах вместе с другими пленниками, захваченными карликами в Агор-Доле. Принцесса Элианда не смогла тогда на такое решиться, а теперь она проклинала сама себя за то, что казалось ей проявлением слабости.
