Елена Хаецкая - Здесь был Баранов
А Эдоне… Ее покрытые золотистыми веснушками руки, давили виноград, замачивали ягоды в морской воде, отжимали сок, приготавливая косское вино; сама же гречанка, рассеянно улыбаясь, представляла себе, как белобрысый варвар сидит за столом в углу, молчит, поглядывает на нее.
Чтобы отвлечься, Дима часами тренировался на мишени. Гемеллин вколачивал в землю кол высотой около двух метров, указывал на нем цель, а Дима мгновенно поражал ее мечом. Нужно было уметь попасть в отметку на любой высоте. Это требовало внимания и хорошей реакции и быстро излечивало от меланхолии и угрызений совести.
Днем во дворе казармы околачивались разнообразные молодые люди, которые брали уроки фехтования или просто глазели на боевое искусство гладиаторов. Обучать их приемам сюковского боя Вадим отказался, сославшись на запрет жрецов того храма, где он воспитывался. Для большей убедительности он сообщил, что грозное божество карает за разглашение не только учителя, но и ученика.
Дима был теперь ветеран. А в школе появлялись новобранцы.
Одного из них, по имени Эвмел, привел к ланисте его господин. Баранов уже знал, что трудно придумать наказание страшнее, и пытался угадать, в чем вина стройного русоволосого грека, стоявшего посреди двора с опущенными руками. Дима угадывал в нем образованного человека. На Диму Эвмел посмотрел с отвращением и ужасом, как на опустившееся существо, обученное только жрать, спать и убивать.
Но все эти мелкие неприятности быстро отошли на второй план, когда Баранов краем глаза увидел, кто был прежним хозяином грека. Марцеллин. Баранова охватил знакомый с детства ужас, терзавший его почти на каждом уроке перед опросом домашнего задания.
Эвмел, на которого никто не обращал внимания, так и стоял неподвижно, а Марцеллин принялся болтать с гладиаторами, обсуждая какие-то новинки из теоретических руководств по технике рукопашного боя. Сейчас Дима был готов не то что контрольную по физике писать с противогазом на физиономии – он согласился бы выступать в таком виде на арене против пяти Северов сразу.
Децим Марцеллин, похоже, собрался уходить, и Дима уже набирал в грудь воздуха, чтобы вздохнуть с облегчением, когда увидел, что возле калитки стоит Север. Дима сверлил его умоляющим взором. Север заметил его, кивнул и даже улыбнулся, но своего поста не оставил. Баранов чуть не рыдал от бессилия.
– Уголовник! – прошептал Дима.
Север и бровью не вел. Он рассматривал казарму, словно впервые в жизни ее видел, потом натолкнулся глазами на Эвмела, и Дима увидел, как высокомерный грек вздрогнул. Север сделал Эвмелу знак подойти. И в этот момент к выходу направился Децим Марцеллин. То есть, потерпевший. Ничего ужаснее Дима и представить себе не мог. Примерно так он воображал себе конец света.
Марцеллин равнодушно прошел мимо, скользнув по Северу глазами, и исчез за калиткой. Север, как будто ничего и не произошло, разглядывал новичка с головы до ног, а Эвмел, к великому удивлению Баранова, стоял перед ним, опустив голову, и дрожал. Север что-то спросил, тот торопливо ответил и вдруг поцеловал его в плечо. Север тихонько встряхнул его, оттолкнул от себя и ушел.
– Выкладывай четыре асса, варвар, – сказала Эдоне с торжеством в голосе. – Сегодня я налью тебе фалернского…
Дима положил на стойку сестерцию, обошел ее и направился к своему столику. Эдоне шла за ним с двумя наполненными стаканами в руках. Возле стола оба остановились. Она осторожно поставила стаканы. Эдоне ростом была Диме по плечо, и внезапно она, невысокая, крепкая, широкоскулая, показалась ему очень красивой. Еще мгновение назад он не знал, что сказать и как себя вести – и вот уже он протянул руку, взял ее за подбородок и поцеловал в губы. Харчевница слегка покраснела.
Взяв стаканы, она вручила один Диме, второй оставила себе.
– Удачи тебе, гладиатор, – сказала Эдоне и, перед тем, как выпить, чуть плеснула вином себе под ноги.
Север появился «У Кота» ближе к ночи. Он пребывал в крайне дурном настроении, но нужно было обладать особой чуткостью, чтобы заметить это. Он устроился напротив Баранова, скорее, по привычке, чем из расположения к нему, безмолвно проглотил пять сырых яиц и вышел. Дима отодвинул от себя стакан и тоже поднялся из-за стола.
Север ждал его на улице. Они молча прошли несколько кварталов и остановились на холме, откуда начинался крутой спуск к морю. Внизу смутной кучей мусора темнела покосившаяся хибара, где жили известный всему городу придурковатый прорицатель и его черная рабыня.
– Север, – заговорил Дима, – почему он не подаст на тебя в суд?
Север склонил голову набок.
– Кто? Децим Марцеллин? Ха! – Он помолчал и добавил: – А ты хоть знаешь, варвар, как меня зовут? – И с расстановкой произнес: – Гай Север Марцеллин Квиет. Я подделал завещание, если тебе это интересно, после чего утратил часть своих имен.
Он отвернулся, насвистывая сквозь зубы. Дима, изнемогая от смущения, тихонько сталкивал камешки с обрыва.
– Он мой брат, – ровным голосом добавил Север и прищурился. – Он все же нашел способ, как отомстить мне.
– А что он тебе сделал?
– Ты видел, кого он продал Воконию?
– Видел.
– Это мой учитель, – угрюмо сказал Север, глядя себе под ноги. – Наш отец обещал отпустить его на свободу. – Он скрипнул зубами.
– Разве гладиаторская школа – это так уж страшно? – спросил Баранов.
– Да! – резко ответил Север. – Это очень страшно! Потому что мы живем в казарме! «Одной семьей»! – Он скривил рот. – Всегда под надзором! Как скотина![31] Впрочем, я и забыл, что для тебя это нормально.
– Так ведь и ты, кажется, не очень страдаешь? – заметил Дима.
– На меня плевать, – отозвался Север.
– Что ты собираешься делать? – воодушевленно спросил Дима, уже захваченный планами спасения Эвмела.
Но Север опять был прежним.
– Я? – удивленно переспросил он. – Если Эвмел не угодил этому придурку, своему господину, то при чем тут я? Пусть выкручивается, как хочет.
И он начал спускаться с холма к морю.
Когда Эвмел повесился, никто из товарищей Баранова не удивился. Такие случаи в школе бывали. Север даже не подошел с ним проститься, он просто завалился спать и мирно проспал до утра.
На следующий день Дима сунулся к нему с переживаниями, но Север отвернулся и сообщил, что он все это предвидел. И посоветовал Диме идти куда-нибудь поближе к Тартару в приятном обществе фурий и гарпий.
Баранов последовал его совету. Его терзали гарпии сомнений и фурии раскаяния. Как проклинал он себя за то, что скверно учил древнюю историю! Потешался, болван такой, над карточками-датами, кое-как зацарапывал в конспект объективные предпосылки и исторические значения, рисовал в учебниках усы, очки и противогазы.
