Андрей Дмитрук - Сувер
Спрошенный, Аранья сказал хрипловатым басом:
— С ними случается. Вроде припадков. Правда, чаще весной. Когда кровь играет. Или в сильную жару. Но бывает всяко. Див, правда, спокойный, и лет ему много. Я молодой был, когда мы его отбили от дикого стада. Однако и старые порой выкидывают. Пару случаев помню, когда они сходили с ума. Крушили всё вокруг.
— И что же ты тогда делал? — когда молчание затянулось, спросил гопалан Дживан.
Аранья пожал мощными плечами:
— Пришлось отравить. Яд у меня имеется. — В кривой улыбке он поднял левый угол рта. — А иначе индрика и не свалишь. Стрелы да рогатины — для него щекотка.
Слова зверуна и судей, и Ратхаеву сторону настроили ещё более доброжелательно. В крайнем случае, придётся отравить лишь помешанного Дива, — жаль, но это, можно сказать, малая жертва сравнительно с осуждением Ваюра и горем Агны.
Женщина изо всех сил махала мужу. В его оправдании уже почти никто не сомневался. Вот сейчас встанет столетний Йемо и скажет: «Суд принял решение, да утвердит его вдохновляемое богами вече! Взвесив и обсудив дело об убиении…» И так далее, вплоть до слов, которые наполнят радостью всех друзей Ратхаева дома: «Считать Ваюра, сына Сидхана, в совершении сего невиновным!»
Но едва успел Аранья договорить, с места ещё не сошёл, как вдруг рядом с ним оказался разгневанный Питар. Ладонь опустив на одно из закутанных девичьих тел, он закричал громко, требовательно:
— Градчане, братья! Не без причин были убиты мои дочери, и не взбесившийся индрик в том повинен! Смотрите же!..
И, сделав ещё шаг к судейской скамье, кузнец с поклоном подал Йемо свёрток, который до сих пор прижимал к себе. Дрожащими руками гопалан развернул. В тряпице лежали тонкие детские косточки, а среди них — маленький череп с безобразной дырой во всё темя.
Сходбище охнуло единой грудью, подаваясь вперёд, поближе. Йемо высоко поднял на ладони крошечный жёлтый череп, — Питар же в это время, захлёбываясь, рассказывал всем жуткую историю о грехе своей дочери с ганапатом. Сам Ратхай лицом оставался невозмутим, но столь сильно сжал набалдашник своего посоха, что побелели костяшки пальцев.
Вокруг площади, отделяя её от ближних усадеб, шла широкая кайма травы. Обычно на ней паслись козы. Сейчас кайма была сплошь занята градчанами, не имевшими права на участие в вече: женщинами, детьми, юношами, не достигшими мужского возраста — двадцати пяти лет. Стоя или сидя на прогретой солнцем земле, люди ловили каждое слово. Среди неполноправных, как чужак, однако в первом ряду — стоял Инкэри. Сами не понимая почему, градчане его слегка сторонились. Скрестив руки на груди, улыбчиво щурясь, гость с видом добродушного снисхождения следил за всем происходящим. Но когда явлены были суду доказательства страшной вины Камы и Ратхая, когда Питар начал громогласно повествовать об их преступлении, — разом изменился в лице чернобородый альд. Правой рукой сделал несколько судорожных движений, будто рисовал в воздухе угловатые знаки, и режущий взгляд синих глаз навёл на Ваюра.
Доселе тот, скованный судебным обрядом, так и продолжал стоять у скамьи, руки уронив и глядя себе под ноги. Но тут словно очнулся. Поднял глаза. Взглянул на кричавшего Питара и спокойно полез к себе за пазуху.
Сверкнул гравированный ствол оружия, подаренного гостем. Вспышка и хлёсткий удар заставили всех отпрянуть, а кого-то и осенить себя коловратом, против тёмных подземцев. Прерванный на полуслове, кузнец схватился за грудь; кровь толчками стала выплёскиваться из-под его пальцев, и Питар грузно осел наземь.
Вскочили судьи. С диким воплем бросилась расталкивать народ Рукмина, за ней бежали Питаровы сыновья.
Чуткий Инкэри поймал на себе взгляд, обернулся. Со своего места вблизи от судей, — право стоять там она получила как жена обвиняемого, — на него пристально смотрела Агна. Выражение её глаз было трудно разобрать.
VII
Наставали ненастные дни: ветер с океана гнал рваные полотнища туч, волочил шлейфы тумана; брызги солёной воды залетали на столичные улицы. Но в это утро Дом Власти постарался, и над взлётным полем в вышине не висело ни облачка. Хмурь небесная, кипя, с двух сторон обтекала простор, вымощенный плавленым камнем.
— Я выбрал самое подходящее место и время для того, — сказал магус-наставник, — чтобы поведать вам о великом делании Альдланда. Ныне, впервые за все годы учения, вы можете быть посвящены в него.
Резкий голос магуса легко перекрывал шумы, доносившиеся с поля: шипение пара, стук разогреваемых двигателей. Группа старших учеников, завтрашних стажёров, молчала, не отрывая глаз от учителя. А тот прохаживался перед ними, заложив руки за спину, и полы распахнутого кожаного плаща летали за ним.
Дойдя до некой, им самим выбранной точки на гладком покрытии, наставник разворачивался на каблуках сапог и шёл назад, опять же, до определённого рубежа. Но на середине расстояния вдруг становился лицом к воспитанникам и бросал следующую фразу.
— Давным-давно, на заре веков, произошла битва между Тем, Чьё имя запрещено произносить, и иными сущностями, называвшими себя светлыми богами. Вы знаете об этой битве. И знаете также, что так называемый свет — на самом деле низшая из мировых энергий: она имеет пагубное свойство заполнять собой всё пространство и вытеснять прочие, куда более важные вибрации. У того, кто способен наблюдать лишь видимый свет, складывается поверхностная, плоская картина мира. Но об этом мы говорили многократно, и вы уже хорошо умеете постигать глубину и многообразие Тьмы. Сегодня речь о другом.
Полы плаща высоко взлетели при быстром развороте, блеснуло под солнцем серебряное шитьё на сером кителе. Наставник продолжал:
— Случилось так, что победили божества света. Неименуемый был вынужден удалиться под землю, в области, где вечно царит благодатная, скрывающая огромные силы Тьма. Там он и находится до сих пор, вместе с бесчисленным воинством служащих ему ларв и демонов. Но вы знаете и это. А теперь о новом для вас.
Магус больше не ходил взад-вперёд; стоял, из-под залысого выпуклого лба обводя давящим взглядом своих подопечных. Взмахивая рукой, показал, как что-то вырывается из земли:
— Много раз Тот, Кого мы не смеем назвать, пытался вернуться во Вселенную. Попытки эти отмечены в хрониках как большие землетрясения или извержения вулканов. А почему происходило именно так?..
Ритмичный шум на поле усилился, и магусу пришлось поднапрячь голосовые связки.
— Да потому, дети мои, что кратчайший путь на земную поверхность был перекрыт Неименуемому. И перекрыли его не горы, не пласты камня и металла, — с ними бы Он справился. Нет! На пути встало шаманство светлых богов. — Велико было презрение, с которым учитель выплюнул последние слова. — Целая область была развращена ими, и вибрации света встали на пути Неназываемого. Ничто в людях этой страны не откликалось на призывы Тьмы и её Повелителя!..
