Шон Рассел - Брат Посвященный
Когами ощутил нарастающую тревогу. Асигару уверял его, что у девочки всего-навсего морская болезнь, и Когами поверил в это — хотел верить. Но что, если жрец ошибается? Что, если у вправду у дочери в боку собирается яд, как говорит жена, и девочке нужна не такая помощь, какую способен оказать томсойянский жрец?
Асигару — человек императора, как и сам Когами Норимаса. А монах пусть и не враг Сына Неба, но по меньшей мере воспринимается в качестве угрозы — хотя Когами и не очень понимал почему. Последователи Ботахары и Томсомы враждебно относились друг к другу, и Когами знал, что нанесет Асигару больше, чем просто оскорбление, если вдруг попросит его отойти в сторону и позволить монаху вершить то, что приверженцы учения Томсомы называли еретическим врачеванием.
— Мы должны дать жрецу еще немного времени, родная, — шепнул Когами. — Если улучшения не наступит, попросим помощи монаха.
— Но…
Когами предостерегающе поднял ладонь, и жена подавила всхлип.
— Прости мою несдержанность. Я недостойна твоего уважения, Норисум. Я удалюсь с твоих глаз и пойду к нашей дочери. — Сикибу развернулась, чтобы уйти.
Когами остановил ее и мягко сказал:
— Если ей станет хуже… пришли ко мне служанку.
Он снова остался один в дымчатом свете луны. Ветер стих, и волны улеглись, но Когами этого не замечал — у него в душе поднималась буря. Луна вышла из-за облака, форма которого напоминала почти идеальный круг, и заняла свое место среди звезд. Созвездие Двуглавого Дракона появилось над горизонтом — сначала открылся один глаз, потом другой, и вот уже Дракон зорко окидывает взором морскую гладь. Судно пошло в бейдевинд; двое матросов тут же поспешили к мачте и взобрались на реи, чтобы отдать рифы и поставить косые паруса. Корабль вновь заскользил по волнам, набрав ход.
Вокруг жаровни с горячими углями готовили чай остальные матросы. Они почти не разговаривали и лишь изредка шепотом перебрасывались короткими фразами. Традиционная чайная церемония в силу необходимости сократилась на корабле до простых кивков и сдержанных поклонов. Один из моряков приблизился к молодому ботаисту и очень почтительно предложил ему чашку дымящегося напитка, однако инициат отрицательно покачал головой. Если он что-то и сказал, то Когами этого не расслышал.
Торговец и сам подходил к монаху еще в начале путешествия и тоже получил отказ. Из прошлого опыта зная обычаи ботаистов, Когами обратился к инициату, когда никто не мог услышать их разговора, и в обмен на благословение предложил ордену пожертвование в виде дорогой ткани. В этом не было ничего странного, и если предложение делалось тактично (подходить с подарком в руках было не принято), отказывались от него очень редко. Однако после того как Когами закончил свою тщательно отрепетированную речь, монах просто отвернулся в сторону, повергнув просителя в крайне унизительное положение. А потом, не глядя на Когами, этот мальчишка-ботаист произнес: «Отдайте вашу ткань тому, кто в ней нуждается, и будете благословлены». Когами даже не верилось, что он столкнулся с такой грубостью. Ему пришлось убраться восвояси, причем монах даже не ответил на его поклон. А вдруг кто-нибудь их видел? Когами еще никогда не испытывал подобного стыда и гнева.
Ботахара учил, что смирение — первый шаг на пути к просветлению, но монахи, которые следовали этим путем, проявляли надменность, которая посрамила бы и принца эпохи Мори. Этот молодой монах явно нуждался в том, чтобы его научили хорошим манерам, причем где-нибудь вне стен монастыря Дзиндзо, ведь он еще даже не усвоил правила своего собственного ордена.
Когами постарался успокоиться, зная, что гнев помешает ему исполнить долг перед императором, чего допускать никак нельзя. Обида постепенно растворилась, и не только благодаря его усилиям. Приемы, изученные им в детстве у ног братьев-ботаистов, так просто не забывались, и в памяти Когами, как ни пытался он ее заглушить, всплыло одно изречение: «Давай тем, кто нуждается, и будешь благословлен». Так Ботахара ответил великому правителю, который пришел к нему с богатым даром — шитой золотом тканью.
В палубном люке показалась голова Асигару. Натужно пыхтя, жрец поднялся по лестнице. Впереди него плыл аромат сяндзы, «священного цветка», от сладковатого запаха которого Когами зазнобило. Высушенными листьями сяндзы осыпали тела умерших или тех, кто был близок к смерти, чтобы отогнать злых духов. У Когами пересохло во рту и затряслись руки.
— Она… она… — Его голос сорвался, и внезапно ему стало трудно дышать. Дотянувшись рукой до перил, Когами постарался не потерять равновесия.
Асигару выглядел мрачным, но ответил, ни секунды не колеблясь:
— Ее судьба в руках богов. Забрать ее или оставить в этом мире — решать им. Я рассыпал вокруг вашей дочери лепестки священного цветка. Что бы ни случилось, злые духи не возымеют над ней власти.
— Вы же говорили, что это всего лишь морская болезнь! Вы говорили, это не страшно! — Когами почти кричал.
Жрец гневно выпрямился.
— Не указывайте мне, что я говорил, а чего не говорил. Вы забываетесь! Я защитил вашу дочь от демонов, которые терзали бы ее душу до скончания веков. А вы сами могли бы оградить ее от такой судьбы?
Жрец поглубже запахнул полы своего длинного халата и уставился куда-то в темноту. Вопреки ожиданиям торговца он не покинул палубу, а, наоборот, подошел к нему еще ближе.
— Послушайте, Норимаса-сум, — понизив голос, сказал жрец, — не будем ссориться. Мы ведь выполняем его задание, не так ли?
До Когами дошло, что Асигару имеет в виду не Отца Бессмертных, а императора. Впервые один из них осмелился назвать причину, по которой они оба плыли на этом корабле.
— Он может быть очень щедрым… — Жрец внезапно замолчал, услышав, что по трапу кто-то поднимается.
Жена Когами вышла на озаренное кружевным лунным светом пространство между снастями и мачтой. Когами силился разглядеть выражение ее лица, но на расстоянии это было невозможно. Сикибу посмотрела на мужчин и опустила голову. Затем, услышав снизу какой-то различимый только для нее звук, вновь подняла голову и встретилась глазами с обоими. «При лунном свете у нее такое красивое лицо, — подумал Когами, — красивое и мужественное». Женщина резко развернулась и зашагала через всю палубу к тому месту, где стоял монах-ботаист. Когами Норимаса не двигался, даже не пытаясь ее остановить и понимая, что его будущее меркнет, как лучи заходящего солнца. «Она не сознает последствий своего поступка, — пронеслось в голове Когами, — и все равно я ее благословляю».
— Что она делает? — потребовал объяснений Асигару.
— Хочет попросить монаха исцелить нашу дочь. — Когами возблагодарил небо, что его голос прозвучал ровно. Так распорядилась судьба, подумалось ему, это карма. Бороться с Двуглавым Драконом бесполезно.
