Луи Басс - Роскошь изгнания
Дверь в кухню распахнулась, и мы, обернувшись, увидели на пороге восхитительную, как всегда, Фрэн, нетвердо державшуюся на ногах, как все юнцы, которым достаточно только пробку понюхать. Одета она была в своей манере – словно, как могла, старалась скрыть свое природное изящество. Но скрыть его было невозможно даже этим шиком барахла с распродажи, который я всегда находил невыносимо претенциозным. Свитер слишком велик, так что ее тонкие руки тонули в рукавах. Юбка коротка, но бесформенна. Тяжелые туземные серьги едва выглядывали из-под светлых волос. На ногах – горные ботинки, мужские и нарочито обшарпанные. Я чувствовал, что она так вырядилась специально, чтобы вывести меня из себя.
Минуту Фрэн молча стояла в дверях, покачиваясь, явно желая напомнить нам, какая она чертовски независимая и самостоятельная, затем сказала: «Привет!» – и хихикнула.
Мы поздоровались в ответ. Повисло неловкое молчание. Фрэн снова хихикнула.
– Проходи и садись, детка. Ты что-нибудь ела?
Словно не слыша матери, Фрэн повернула голову, и ее разбегавшиеся глаза наконец-то сосредоточились на мне.
– Привет, папуля! Ты как, папуля?
Знакомый прием. Она знала, что я ненавижу, когда она приходит домой выпивши, и намеренно вела себя вызывающе, чтобы поставить меня в неловкое положение перед присутствующими. Я решил действовать ее же оружием.
– Я-то отлично, Фрэн. А вот ты как? – Однако я тут же почувствовал в своем голосе ту напряженность, которую Фрэн всегда вызывала во мне, и это меня взбесило. – У тебя такой вид, будто ты обслужила сегодня кучу мужиков.
– Клод! – застонала Элен, словно я ударил дочь.
Это разозлило меня еще больше.
– Надеюсь, ты не забыла трусики где-нибудь. Я…
– Клод! Прекрати!
– Трусики? – переспросила Фрэн, чуть ли не в истерике. – Не могу вспомнить. Лучше будет просто проверить.
И с этими словами задрала свою юбчонку.
Мы все знали, что она неуправляема и безумно гордится своими ногами, но на сей раз она перещеголяла самое себя. Мы застыли на месте. Рука Кристофера замерла, не донеся печенье до рта. Мне стало так стыдно, что я не в силах был произнести ни слова. Как бы далеко я ни заходил, похоже, моя дочь всегда опережала меня на шаг и всегда побеждала.
– Есть там что-нибудь? – сказала Фрэн, наклоняясь, чтобы заглянуть себе под юбку, и едва не падая. – Мне не видно!
Ко всеобщему облегчению, девчонка была в трусиках, таких крохотных, что я никогда не забуду. И таких узеньких, что по бокам торчали завитки волос. Мне стало просто нехорошо.
Когда нам показалось, что мы так и будем весь вечер сидеть в молчаливом замешательстве, Росс пришел на выручку, изрекши:
– О тягостная скука бытия!
Я расхохотался, Кристофер наконец откусил печенье. Элен сидела с озабоченным лицом и глядела на дочь. А Фрэн продолжала пошатываться, обмякшая и сконфуженная. Потом повернулась и пошла к себе наверх.
В нашей семье никогда не сомневались, за кем останется победа.
В те времена я в хорошую погоду обычно выходил наружу, чтобы выкурить последнюю сигарету и выпить последний глоток спиртного. Смотрел на машины, проезжавшие по улице, и на темные верхушки деревьев в Гринвичском парке, качающиеся во сне.
Теплые вечера наконец наступили. Когда Росс с Кристофером ушли, я вышел на крыльцо и впервые в этом году уселся на ступеньку. Элен поднялась наверх, видимо чтобы по-матерински приласкать Фрэн. Меня самого она начала серьезно беспокоить. Возможно, тут кроется что-то еще, а не обычный подростковый бунт.
Ночь была поистине фантастической: тихая, с небом в мириадах звезд. Багряная тучка покойно плыла в мою сторону, как старый корабль, который плавал слишком далеко и видел слишком много, но продолжал плыть по инерции.
Минут десять я сидел на крыльце, забыв о Фрэн, забыв на время о письмах Гилберта, счастливый. Наконец я бросил окурок на гравий, взял со ступеньки стакан и вошел в дом. Когда я закрывал дверь, деревья в отдалении зашептались – собрание призраков.
Наверху находились две большие комнаты, обращенные на улицу, одинакового размера и планировки, с одинаковыми эркерами. Левая служила спальней нам с Элен. Поднявшись наверх, я увидел, что из-под двери спальни не пробивается свет, а потому решил зайти на несколько минут в другую комнату – мой кабинет.
Может, точней было бы назвать его не кабинетом, а библиотекой. Вдоль стен – сплошь книги, многие из которых были куплены в магазине Дьюсона еще до того, как я сам стал его хозяином. Была, разумеется, и целая секция букинистических изданий. У эркера стояло большое старинное кресло, и по воскресным дням я часами просиживал в нем с книгой в руках, изредка прерываясь для того, чтобы выкурить сигарету, наслаждаясь видом на парк. Иногда мне казалось, что все эти годы я работал ради того, чтобы иметь вот этот кабинет, который дарит спокойное уединение, где царит дух учености, откуда видны зеленые кроны.
Войдя, я направился в глубь кабинета, где у стены стоял застекленный шкафчик. В нем было собственное освещение, которое я сейчас и включил. Я постоял в тишине, глядя на знакомые вещи: завиток волос, маленькую серебряную коробочку, клочок бумаги – записку с неразборчивыми каракулями, старинную книгу, раскрытую так, чтобы был виден летящий авторский росчерк на форзаце. Затем глянул на портрет над шкафчиком: крупный подбородок гордо поднят, светлые глаза грозно потемнели, кудри в небрежном беспорядке, будто растрепанные ветром.
В этот миг, один на один со знанием о своей находке, я почувствовал, что это, должно быть, судьба. Какая-то связь начала устанавливаться между нами.
Когда я вошел в спальню, Элен уже спала. Свет был погашен, но в щель меж неплотно задернутыми шторами сочилось молчание тех дивных звезд. Спящая жена казалась пятном темноты, смутным и теплым, как ее тело под одеялом.
Я тихо разделся и забрался в постель. Она проснулась и прильнула ко мне. Удовлетворяя ее, я чувствовал знакомую боль. Я ласкал ее из чувства долга и вины. Весь день, как всегда, мои глаза следили за каждым юным девичьим телом. И сейчас, в темноте, я вспомнил, как наклонился в магазине за коробкой и увидел под столом раздвинутые ноги Кэролайн.
Несколько минут спустя, когда судорога исказила мое лицо, а тело выгнулось дугой, Кэролайн встала из-за стола и, глядя мне в глаза, задрала юбчонку, прямо как моя дочь недавно. Это коробка, мистер Вулдридж. А что вот это?
Я содрогнулся в последний раз и перекатился на спину, хватая ртом воздух, как человек, нырнувший в ледяную воду. Элен положила голову мне на плечо.
– М-м-м… чудесно было, Клод.
– Да.
Несколько секунд мы лежали молча. Когда мое дыхание успокоилось, я потонул в тишине черного купола над домом, немыслимых пространствах, реве звезд.
