Мария Теплинская - Короткая ночь
А еще бывало, что выпрыгнет вдруг из лозняка со страшным ревом такой вот молодчик — то-то поднимется девичий визг, да плеск, да переполох!
Только для таких шуток надо было ноги длинные иметь — и тут же от берега прочь лупить! А иначе такому новоявленному Актеону грозила немедленная расправа: случалось, что девки, вцепившись ему в одежду целым десятком нагих белых рук, дружно стаскивали его в реку, что твои русалки, а потом еще с головой заталкивали под воду, так что бедняга едва-едва не захлебывался.
Однако Леся вынуждена была лишить себя всей этой радости: ей невыносима до тошноты была сама мысль, что Михал, который давно и неотступно ее преследовал, и тут не упустит случая подглядеть за нею.
Она долго хлестала березовым веником растянувшуюся на полке Тэклю, а теперь, притомившись, сидела на лавке и пила мятный квас из холодного запотевшего жбана.
Какая-то женщина, мелькнув распаренным бело-розовым телом, присела рядом с ней. Леся сперва не обратила на нее внимания, пока та не попросила сдобно-смягченным, но все равно чуть резковатым голосом:
— Дай хлебнуть, а?
Леся взглянула и молча передала ей жбан.
Это полное, мягкое, молочно-розовое тело, столь желанное для иных молодцов, у нее вызывало странное чувство неприязни и раздражения. Да и вообще Лесе не нравилось, что в последнее время Катерина стала до нее уж больно ласкова и подозрительно внимательна. Никогда она теперь не упускала случая заговорить с нею, завести душевную беседу. Это настораживало еще более потому, что прежде Кася интересовалась ею не больше, чем репухами в придорожных канавах. С чего бы теперь ей так перемениться?
Девушка подозревала, что она для этой хитрой бабенки лишь средство, тот слабенький шаткий мостик, через который та метит подобраться к Ясю.
Вокруг Яся Катерина ходила кругами вот уже без малого два года, причем Леся ни на грош не верила в искренность Касиных к нему чувств. Просто он оказался едва ли не единственным из облюбованных ею мужчин, который не поддался ее чарам; более того, сразу дал ей понять, что толку здесь все равно не будет, а потому не стоит ей попусту тратить на него время. Если бы Катерине удалось добиться своего, она, скорее всего, тут же утратила бы к нему всякий интерес; но поскольку вместо желаемого она получила щелчок по носу, в пышнотелой красавице взыграла обида. И теперь она стремилась доказать ему, себе и всем вокруг, что она по-прежнему неотразима, что никто не сможет перед ней устоять, и этот полумертвый солдат тоже не является исключением.
Лесю более всего как раз и раздражала в Катерине ее манера добираться окольными путями. Будь Кася более искренней и прямой, она встретила бы больше сочувствия в отзывчивом сердце девушки. Тогда, наверное, и Ясь был бы к ней добрее. Но что поделаешь — такая уж у Каси натура: ей всегда хотелось получить что-либо исподволь, без большого риска для себя, и чтобы хватились, когда все равно уже поздно. Леся помнит, что почти так же, как теперь ее, Катерина в свое время пыталась обхаживать Митрася, думая через мальчика войти в доверие к дядьке. Кстати, и Митрась тоже не доверял ей, подозревая неладное. Даже ребенок почувствовал эту медовую фальшь!
А теперь Леся, очевидно, является единственным человеком, через которого она может ближе сойтись с Горюнцом. В самом деле, не Васю же ей обхаживать! Сам-то он просто, да его каханка Ульянка, чего доброго, приревнует и поднимет крик на все село, а это Касеньке, при ее ревнивом да нравном супруге, тоже совсем не с руки.
И все же Леся не отталкивала от себя Катерину. Не хотелось понапрасну обижать ее: ведь в конце концов, ничего плохого Кася ей пока не сделала, а жизнь у бедной молодки и без того не слишком радостная. Ну а насчет Яся — так тот уже взрослый, догляду не требует, и сама разберется, что к чему.
А кроме того, была для нее у Катерины и еще одна приманка: Кася была единственной, кто поощрял ее сердечную склонность к Даниле. Леся, надо сказать, была осторожна и никогда ей лишнего не рассказывала. Знала она нрав этой непрошеной подруги: сейчас она вся мед и сахар, а стоит им поссориться — и Катерина тут же раззвонит обо всем среди соседок. А поссорятся они почти наверняка — достаточно Лесе не оправдать ее расчетов.
Но в то же время она охотно выслушивала Касины советы, как ей вернее покорить Данилино сердце.
— Ух! Хорош квас! — одобрила Катерина, ставя жбан на лавку.
— Да, квас у нас хороший, — ответила девушка. — С мятой.
— Мятой косы хорошо полоскать — они мягкие тогда становятся, духовитые. А мужики — они знаешь как дух тот любят! Притулится, бывало, подле тебя, голову на плечо приклонит да в косы лицом зароется — и никакого рая ему не надо…
Леся со вздохом отвернулась: она только гадать могла, сколько их, опоенных мятным дурманом, зарывалось в русые косы этой женщины, опаляли ей шею жарким дыханием.
Но Катерина прижалась губами к самому ее уху и зашептала, обдавая жаром, как, наверное, те мужики ей в шею дышали:
— Ты со своим вечерами-то над рекой не гуляла? Закаты не провожали?
Леся в ответ лишь улыбнулась нерадостно, чуть дрогнув губами. Сколько раз доводилось ей провожать алые тягучие летние зори и светлые, ясные весенние, да только одной. Не было рядом ее Данилы — сероглазого, нежного, ненаглядного…
А та продолжала:
— К ним, к мужикам, подход надо знать. Ты вот собой пригожа, да что с того толку — потому как подхода не знаешь! Небось, и что сказать-то ему — не знаешь, слов не найдешь. А слова тут и не нужны бывают; иногда плечиком толкнуться довольно да взглянуть на него — этак сладко, маняще… И пойдет он за тобою повсюду, ровно привязанный, обо всем на свете с тобой позабудет! Я вот Макарку так, помнится, в луга увела, у женки его законной, Марыськи вислобрюхой, едва не на глазах… Зато уж как Микитка меня потом изметелил — неделю, почитай, в каждой косточке отдавалось! — невесело добавила она. — А Марыська и по сей день мне того не забыла, хотя что там — был мой час да прошел…
— Так ты не любила его? — хмуро спросила Леся.
Ее чистая девичья душа, непримиримая по своей юности, не вмещала в себя такого. Она и выросла в убеждении, свойственным в первую очередь юным и непорочным: любишь — так люби всем сердцем, до самого конца, пока хоть капля сил в тебе остается; а не любишь — так и голову туманить нечего, и других не обижай! Вот чем обидела Катерину та Марыська, у которой она так бездумно и бессердечно соблазнила мужа?
— Да с какой стати мне любить-то его? — пожала полными плечами Катерина. — Ты вот жизни еще не видала, а я-то уж верно знаю: все это каханье — один дурман да бред! А все оттого лишь, что доля наша бабья уж больно горькая — вот мы и рады подсластить ее малость. Да и то, касатка, это лишь на миг единый сладко, а после еще тошнее бывает, бо все они, мужики, сволочи поганые: дело свое справят — да и в кусты!
