Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком
— Они считают его целителем.
— Только что-то себя он не исцелил.
— Ты, бог, почини мне руку. Ваши франки здорово ее помяли.
Исповедник догадался, что рука сломана. Северяне обычно легкомысленно преуменьшали свои увечья, если было возможно. И этот воин не заговорил бы о своей руке, если бы она не причиняла ему настоящую боль.
— Надо перевязать, — сказал исповедник.
— А ты можешь? Знаешь, как это делается?
— Руки меня не слушаются, но я могу объяснить как, — сказал Жеан, — если ты обратишься к Христу.
Он чувствовал, как бешено колотится сердце, и ругал себя за это. Вот северяне вовсе не боятся умирать, в какую бы ложь они ни веровали. Так с чего бы бояться ему?
— Я обращусь к какому угодно богу, который вылечит эту проклятую руку, — сказал викинг. — Что надо делать?
— Креститься, водой.
— Осторожнее, Хольмгейр, — проговорил один из воинов. — Все знают, что они питаются человечиной.
— Так и вороны делают то же самое, а они следуют за нашими богами.
— Один не мой бог. Бог живых побеждает бога мертвых.
— Я оставил немало мертвых тел на пути, следуя за богом Тором, но я никогда их не ел, и бог никогда не просил меня об этом.
— Один этого не требует, это подношение для его воронов.
Исповедник Жеан ощутил укол в бок.
— Ты, христианский бог, я лучше буду ходить со сломанной рукой целый год, чем кого-нибудь съем.
— Да ну его, — проговорил кто-то. — Открой дверь и скажи им, что мы хотим поговорить. Скажи, что у нас их бог и, если они хотят увидеть его живым, пусть дадут нам уйти.
— Сам выйди и скажи. Они пристрелят любого, кто откроет дверь.
— Я пойду, — вызвался тот, кого называли Офети. — Попросите Тюра о помощи. Держитесь вплотную ко мне.
— Нет, только не ты, толстяк. Если у них есть лучник, он ни за что не промахнется по такой мишени.
— Так ты сам хочешь выйти?
— Нет, если подумать, ты подходишь лучше меня. Держи щит пониже, дружище. Я за тобой.
Жеан ощутил, как его схватила могучая рука, а затем подняла в воздух. Кто-то держал его с такой легкостью, словно он был ребенком. Он почувствовал, как этот человек вынул нож, и понял, что будет дальше.
Дверь открылась, и он услышал крик графа Эда:
— Стоять!
Северянин в ответ прокричал во всю мощь своих легких, так громко, что исповедник поморщился:
— У нас ваш бог! Опустите оружие, если хотите, чтобы он остался в живых. — Затем он обратился к Жеану: — Эй, ты, скажи им, чтобы позволили нам вернуться в лагерь, если хотят, чтобы ты жил.
Голос исповедника звучал ровно, когда он заговорил. Он обратился на изысканном франкском наречии, дабы люди поняли, что его слова адресованы правителям франков. Время молитвы за души врагов миновало. Они отказались сменить веру и отдать себя на милость Господа.
— Эти люди — враги Господа, и я уповаю на Небеса. Разите их, и если я умру, то умру с именем Иисуса на устах!
Жеан услышал, как франки двинулись вперед. Нож проткнул монаху кожу на шее, но в следующий миг Эд прокричал:
— Нет, нет, все назад! Не подходите, опустите оружие.
Викинг зашептал Жеану на ухо:
— Спасибо тебе, бог. Я понял, что ты сказал им, и будь уверен, ты за это заплатишь, когда мы будем возвращать тебя.
— Дайте им дорогу! — прокричал граф Эд. — Назначьте выкуп, северяне, мы хотим, чтобы его вернули целым и невредимым. Расступитесь, дайте им пройти.
— Разите их! — закричал исповедник.
Он никак не мог понять, почему Эд не атакует. Он-то считал, что граф будет рад избавиться от надоедливого монаха, в особенности от такого, который глух к угрозам и не падок на подношения.
— Мое имя Офети. Сумму выкупа будете обсуждать со мной и ни с кем больше! — прокричал северянин, унося Жеана в ночь.
Пока Жеана несли к мосту, он понял, что граф куда более тонкий политик, чем он считал до сих пор. Король и герцоги империи Каролингов могут отказать в помощи маленькому провинциальному Парижу, но разве они откажутся прийти на помощь святому?
Глава шестая
ПЛЕННИКИ
Лешему очень не хотелось отрезать девушке волосы. Она была такая красивая, а волосы — прямо чистый лен. Однако обрезанные волосы сулили сразу две выгоды. Прежде всего, так девушку легче спрятать от разыскивавших ее северян, чтобы затем потребовать за нее хороший выкуп с волкодлака — точнее, через волкодлака с богатого князя Олега. А вторая выгода заключалась в том, что волосы можно продать на парики. Такая копна волос — редкая добыча, и их даже мыть не надо. Сколько же за них можно получить? Десять серебряных денариев? Ну, по меньшей мере два хороших меча.
Элис поняла, что он хочет сделать, и невольно запротестовала.
— В Библии сказано, что бесчестье для женщины — отрезать волосы.
— А быть изнасилованной и убитой северянами не бесчестье?
Элис признала его правоту и стояла смирно, пока он трудился. Купец поразил ее проворством, но не умением — у нее на голове остались жалкие клочки. Леший моментально спрятал отрезанные локоны в сумку — заодно с кольцами Элис, а затем так же проворно вынул широкие штаны и длинный кафтан.
Они слышали, как снизу по склону приближаются собачий лай и голоса людей, идущих за собакой.
Элис сбросила мокрое платье и затолкала его под куст. Раздевшись до чулок и нижней рубахи, она принялась натягивать кафтан, но купец остановил ее, протянув грубую рубашку, похожую на мешок с прорезями для рук.
— Мокрое лучше снять, — посоветовал он, — чтобы они ничего не заподозрили.
Элис очень не хотелось раздеваться перед ним, поэтому она отошла под деревья. Стянула мокрое белье и влезла в новую одежду, от которой разило лошадьми и, что хуже всего, мужчиной. Внезапно она ощутила на себе его руки.
— Я скорее умру, чем отдамся тебе!
— Как же ты любишь преувеличивать, — сказал купец. — Ты же должна стать мальчишкой, значит, надо как можно лучше прикрыть то, что выдает твою женскую сущность. — Он выпучил глаза, потешаясь над собственным невольно проявленным сладострастием. — Я знаю, что вы, франки и нейстрийцы, понятия не имеете, что такое нормальные пуговицы.
Одну за другой он продел все двенадцать пуговиц на кафтане в полагающиеся им петли. Элис была рада, что он помог, потому что она действительно понятия не имела, как правильно надевать эту странную одежду. Затем он нахлобучил на нее грубую шапку и размазал по лицу грязь. Она стала выглядеть так, как они хотели: как мальчик-раб, волосы которого коротко острижены в знак его зависимого положения.
— Ты мой немой слуга, — сказал купец. — Сама ты довольно плоская, но все-таки на людях сиди, скрестив руки на груди. Повезло, что ты такая худая, будь у тебя настоящие сиськи, ничего бы не вышло.
