Дэвид Геммел - Легенда о Побратиме Смерти
Зибен встал:
— Нет, посол, я не стану помогать вам. Вы не правы — пусть даже вами руководят благие побуждения. — Поэт дошел до двери и остановился. — Быть может, вы слишком долго питаетесь этими коврижками и вошли во вкус.
Слуга за стенной панелью заторопился прочь, чтобы доложить о подслушанной беседе.
Гарен-Цзен, приподняв подол своего пурпурного одеяния, осторожно сошел по истертым каменным ступеням в подземелье. Здесь царило зловоние, но чиадзе не обращал на это внимания. В темницах должно царить зловоние. Узники, брошенные сюда, должны страдать и от мрака, и от сырости, и от запаха. Так пахнет страх — это облегчает допрос.
Министр постоял, прислушиваясь, в тюремном коридоре. Слева, за толстыми стенами, слышались глухие рыдания.
— Кто это плачет? — спросил Гарен-Цзен у несущих караул стражников.
Один из них, жирный бородач с испорченными зубами, громко фыркнул.
— Маурин, мой господин. Он здесь со вчерашнего дня.
— Я повидаю его после разговора с сенатором, — сказал Гарен-Цзен.
— Так точно. — Стражники посторонились, и министр медленно прошел в застенок. Там ожидал пожилой человек с распухшим синим лицом и почти закрывшимся правым глазом. Кровь запятнала его белую рубашку.
— Доброе утро, сенатор, — поздоровался Гарен-Цзен, садясь на стул с высокой спинкой, подставленный ему стражником. Узник смотрел на него злобно. — Итак, вы отказываетесь содействовать нам?
Узник глубоко, прерывисто вздохнул.
— Я принадлежу к королевскому роду, Гарен-Цзен. И закон запрещает пытки.
— Ах, закон. Он запрещает также заговоры с целью убийства короля. И не одобряет попыток свержения законного правительства.
— Разумеется! — вспылил сенатор. — Вот почему я никогда не замышлял ничего подобного. Этот человек — мой племянник. Вы полагаете, что я способен убить моего кровного родственника?
— Теперь вы добавляете к обвинениям против себя еще и ересь. Нельзя именовать Бога-Короля человеком.
— Я обмолвился.
— Такие обмолвки обходятся дорого. Но перейдем к делу. У вас имеется четыре сына, три дочери, семеро внуков, четырнадцать двоюродных братьев и сестер, жена и две любовницы. Буду с вами откровенен, сенатор. Вы все равно умрете. Вопрос лишь в том, умрете вы в одиночестве или вместе со всей своей семьей.
Все краски исчезли с лица узника — но мужества он не утратил.
— Ты хитрый дьявол, Гарен-Цзен. Моего племянника короля еще можно извинить — бедный мальчик не в своем уме. Но ты-то — умный, просвещенный человек. Да проклянут тебя боги!
— Не сомневаюсь, они это сделают. Что ж, отдать мне приказ об аресте вашей семьи? Не уверен, что вашей супруге понравится здешний воздух.
— Чего ты от меня хочешь?
— Мною готовится некий документ. Когда он будет готов и подписан вами, вам разрешат принять яд, и вашу семью оставят в покое. А теперь прошу меня извинить. — Гарен-Цзен встал. — Меня ждут другие изменники.
— Здесь только один изменник — и это ты, чиадзийский пес. Когда-нибудь тебя, визжащего, приволокут в этот самый застенок.
— Возможно, сенатор, возможно — но вы этого уже не увидите.
Час спустя Гарен-Цзен вышел из ароматной ванны. Молодой прислужник обернул его горячим полотенцем, осторожно обсушивая золотистую кожу. Второй слуга тем временем втирал душистое масло в спину и плечи министра. Когда он закончил, мальчик подал свежее пурпурное платье. Чиадзе поднял руки, позволив себя облачить, вдел ноги в расшитые домашние туфли, приготовленные на ковре, и удалился в свой кабинет. Письменный стол из резного дуба только что натерли воском, надушенным лавандой. На столе стояли три чернильницы и четыре свежих белых гусиных пера. Усевшись в мягкое кожаное кресло, Гарен-Цзен взял перо, чистый лист плотной бумаги и начал свой доклад.
Когда на дворе прозвонил полуденный колокол, в дверь постучали.
— Войдите, — сказал министр, и худощавый темноволосый человек с поклоном подошел к его столу. — Да, Орет, докладывай.
— Сыновья сенатора Гиалла арестованы. Его жена покончила с собой. Прочие члены семьи разбежались, но мы их разыскиваем. Жена Маурина перевела свои сбережения банкиру в Дренане: восемьдесят тысяч золотом. Два его брата уже там, в дренайской столице.
— Отправь послание нашим людям в Дренане. Пусть расправятся с предателями.
— Слушаюсь.
— Что-нибудь еще, Орет?
— Только одна мелочь, господин. Дренайский боец, Друсс. Он, по-видимому, намерен бороться за победу. Посол попытается уговорить его, но друг бойца, Зибен, утверждает, что это невозможно.
— Кто у нас пасет этого бойца?
— Джарид и Копасс.
— Я говорил с Клаем, и он сказал, что дренай будет нелегким противником. Хорошо — пусть Друсса подстерегут и порежут немного. Глубокой раны будет довольно.
— Дело может оказаться не таким уж простым, господин. Этот человек недавно вступил в драку и побил нескольких грабителей. Возможно, его придется убить.
— Ну так убейте. Я занят куда более важными делами, Орет, и не располагаю временем для подобных пустяков. — Гарен-Цзен обмакнул перо в чернильницу и снова начал писать.
Орет с поклоном попятился прочь.
Гарен-Цзен трудился еще около часа, и все это время слова сенатора продолжали звучать у него в голове: «Когда-нибудь тебя, визжащего, приволокут в этот самый застенок». Да, в нынешние времена это вполне возможно. Сейчас Гарен-Цзен находится на самой вершине горы. Это очень нестойкая позиция, ибо зависит целиком от капризов безумца. Отложив перо, министр задумался о будущем. Пока что, главным образом благодаря его усилиям, обе соперничающие партии сохраняют равновесие. Но такая гармония долго не продержится, болезнь короля развивается с ужасающей быстротой. Скоро его безумие станет слишком трудно сдерживать, и все кончится кровавой бойней.
— Вершина горы, — со вздохом проговорил Гарен-Цзен. — Нет, это не гора, а вулкан, который вот-вот взорвется.
Тут дверь отворилась, и вошел воин средних лет, мощного сложения, в длинном черном плаще королевского гвардейца. Гарен-Цзен устремил на него свои разные глаза.
— Добрый день, господин Гарган. Чем могу служить?
Вошедший тяжело опустился на стул и водрузил на стол свой роскошный шлем из бронзы и серебра.
— Этот безумец убил свою жену.
Двое гвардейцев ввели Чорин-Цу за ограду дворца. Еще двое шли позади, неся сундучок со средствами и инструментами, необходимыми для бальзамирования. Старик тяжело дышал, поспешая за солдатами. Вопросов он не задавал.
Гвардейцы, пройдя через людскую, поднялись по застланной ковром лестнице в королевские покои. Миновав знаменитый Чертог Наложниц, они завернули в часовню, где склонились перед золотым изваянием Бога-Короля. Здесь солдаты двигались медленнее, стараясь не шуметь, и Чорин-Цу воспользовался случаем, чтобы отдышаться. Наконец они приблизились к двойным дверям, ведущим в опочивальню. Снаружи ожидали двое: воин с раздвоенной бородой чугунного цвета и первый министр Гарен-Цзен в своем пурпурном облачении. Высокий и тонкий как лоза, с ничего не выражающим лицом.
