Катерина Крутоус - Книга I. Древнее Пророчество.
Я помню, помню, как сейчас, как очнулась в холодном поту от ощущения, словно меня кто-то душит. Я машинально схватилась за шею, как бы пытаясь расцепить чьи-то сомкнувшиеся на ней пальцы. Я задыхалась. И у меня было такое чувство, словно все это происходило со мной взаправду. Тяжелое дыхание заглушало мысли, ощущений не было вовсе… Но это, чтобы это ни было, продолжалось лишь доли секунды, которые, однако, мне показались вечностью. Таких реальных ощущений во сне я еще никогда не испытывала.
Прошло несколько мгновений, и постепенно начали возвращаться сначала чувство осязания, а потом и возможность видеть, слышать, чувствовать… Я вдруг почувствовала такой леденящий душу холод, как будто струя морозного ветра ударила в лицо. Я еще не успела даже открыть глаза, как тотчас увидела … Нет, скорее даже ощутила, как чья-то тень промелькнула передо мной и исчезла в проеме окна… Или же мне это показалось?… Мысли путались, противоречивые чувства разрывали разум… Но так продолжалось недолго. Я отчетливо помню лишь то, что такое со мной происходило впервые.
Реальность ворвалась в сознание так же стремительно, как и покинула его, и вся боль и горечь утраты новым неподъемным грузом свалилась на мои плечи, боль с новой силой ворвалась в сердце и терзания, которые лишь на мгновения оставили меня в покое, с новой силой начали вгонять в депрессивное состояние. Слезы текли по щекам…А я все никак не могла ничего понять. Что это было? Плохой сон, видение? Вопросы кружились в голове чередой, попеременно сменяя друг друга, но, странно было другое, я вдруг почувствовала, что не нуждаюсь в ответах. Так, как будто я их и так уже знала, просто не могла сформулировать, как будто это было частью меня самой, и я всегда их знала. Да, определенно! Надо их лишь облачить в знакомые слова и фразы, потом озвучить, и все сразу встанет на свои места. Я попыталась, и …
Ничего. Ничего не получилось. Мне начало казаться, что я схожу с ума. Нет, так дальше не могло продолжаться. Еще минута и мозг взорвется.
“Подумаю об этом позже”, - любимая фраза сама завертелась на языке и я с жадностью ухватилась за эту спасительную соломинку. Я встала с постели, с удивлением заметила открытое окно (перед тем, как лечь я его не открывала, уж я-то это точно помнила… но точно ли?) закрыла створки и приняла решение ничему не удивляться. Наверное ветер разбушевался, все-таки океан не так далеко… И неважно, что ни единый листик на деревьях не шелохнулся, и следов сметенного песка на дорогах нет… И правда, разве это может быть важно сейчас? Сейчас, когда боль и чувство одиночества начинают захлестывать изнутри, горький комок отчаяния давит в горле…”
*
- Ох, Саша, мне, право же, так жаль. Я, к счастью, не сталкивалась с таким горем, какое постигло тебя, и мне, наверное, не понять всей глубины твоих страданий, но все же, я искренне разделяю твою горечь утраты и соболезную твоей потере, - Соня участливо смотрела на собеседницу. И тот, кто знал, кем на самом деле была эта девушка, не усомнился бы не в едином ее слове. Знала и Саша. А потому задумчиво подняла на свою новую соратницу затуманенный взор.
- Спасибо, Соня, я знаю, что ты говоришь это от всей души. Но сейчас уже прошло время, и шрамы успели немного затянуться. Хотя о том, чтобы от них не осталось напоминания, вряд ли можно мечтать. Не говоря уже о том, что мне бы надо уже немного попривыкнуть к тем страшным, полным огромных страданий, событий, которые попросту меня преследуют и не дают передыху.
Сейчас уже все иначе. Сейчас мы сидим здесь у этого гостеприимного костра и безмятежно беседуем. Сейчас мы даже можем позволить себе на некоторое время забыть о том, что случилось, мы даже можем на время отодвинуть разговор о том, что нам предстоит сделать уже завтра. Всем этим можем на несколько часов пренебречь. Сейчас. А тогда…
Тогда я перестала ходить в школу. Замкнулась в себе. Мне казалось, что свет померк, а жизнь и вовсе остановилась. Я знала, уже тогда я отчетливо чувствовала, что беззаботная пора моей юности ушла навсегда и бесповоротно. И мне не оставалось ничего иного, кроме как смириться с тем, что уже никогда ничего в моей жизни не будет так, как раньше…
Последующие дни тянулись чередой, уныло сменяя друг друга. “Я жила в каком-то беспросветном тумане, почти ничего не ела, то и дело меня мучила лихорадка. Ничто в мире больше не радовало. Я позабыла даже о своем саде и о ни в чем неповинных животных, которые каким-то особым чутьем угадывали, что произошло что-то неладное. Их зычное доселе ржание сменилось каким-то неуверенным блеянием. Хотя я и могла пережить любой удар судьбы, оставшись при своем уме, выздоровление же мое было довольно долгим, даже несколько затянутым. Благо, что Карл, узнав о случившемся, тотчас же примчался на помощь ко мне и моим питомцам. Хотя для него и было невообразимой болью сознавать, что он потерял своих покровителей, но больше, все же, его терзали мои мучения. Во мне для него заключался весь смысл жизни. Особенно сейчас, когда он уже знал. Знал то, что должно было перевернуть весь мир, все его основание…
Он готов был пожертвовать всем, даже своей жизнью, лишь бы его крошке стало хоть немного легче. Но до этого дело не дошло. Во всяком случае, сейчас… Присутствие Карла, друга и попечителя, возымело надо мной свое действие: постепенно мое сознание начинало проясняться. Как это часто со мною бывало, моей довольно-таки сильной натуре не составило особого труда приспособиться к новому жизненному раскладу, начать игру под названием жизнь по новым правилам. Так было и на этот раз. Молодость, крепость духа, физическая сила тела брали свое. Боль потихоньку стала убывать, и жизнь начинала приобретать свои прежние яркие краски. Но непоправимое свершилось, и как бы я ни старалась забыться, отрешиться от случившегося, первый крупный рубец был запечатлен в моем сердце. И совсем ненадолго удавалось мне забыться.
Юность, ох юность, эта прекрасная пора! Никогда я не познаю ее услады, никогда не наслажусь безмятежьем, даруемым этой весной жизни. Ах, как же мне хотелось слышать пение птиц, и вновь находить в нем нотки, предвещающие неизведанные прелести жизни, любви, страсти. Но мое, уже успевшее несколько очерстветь, сердце не екало, слыша заливистое пение соловья. Все мне теперь представлялось в сером свете. Все мое существо было столь поражено случившимся, что мне уже казалось, будто в жизни больше нету радости, нет любви, дарованной Эросом, и что все величие, описанного в романах, счастья всего лишь выдумка или заблуждение, преувеличение тех, кто не знал его в жизни, но так старался познать. Мне казалось, что я постигла истинный смысл жизни, который сводился к нескольким, навевающим уныние, фразам.