Александр Прозоров - Люди меча
— День туда, день обратно, день на Каушту, — вслух прикинул Росин. — Через три дня могу отправляться. Ты мне лучше скажи, Семен Прокофьевич, когда вы компанию свою начинать собираетесь? На какое время ребят нацеливать?
— Я так думаю, уборочную нужно закончить, к зиме подготовиться, коней подковать. Дождаться, пока зима реки и болота льдом закроет, чтобы к дорогам привязанными не быть. А хороший лед встает аккурат к декабрю. На декабрь мы уже и боярину Шуйскому ко Пскову сказали подходить, и мои охотники у стен Яма-города собираться станут. — Опричник вцепился зубами в пирог, откусил большой кусок, прожевал. — Потому мыслю, Константин Алексеевич, начинать друзьям твоим следует в ноябре. Чтобы свара внутренняя разгореться и панику посеять успела, а разобраться в ней никто не успел. Коли они месяца два али три продержатся, потом уже все равно будет, соберутся прочие земли Дерптскому епископству помогать, али нет. Мы там осесть успеем накрепко, и никакая сила нас не выковыряет.
— Ноябрь, — задумчиво произнес Росин, по привычке пытаясь откинуться на спину, и едва не упав с лавки. — Сейчас середина августа. Верхом до Сапиместской фогтии дня четыре ходя. Будем считать, до нового года я все обговорить успею. Ребятам останется еще два месяца на все про все… Должны успеть… Но как передать им золото?
— А с собой ты его брать не хочешь, Константин Алексеевич?
— Ни к чему это, Семен Прокофьевич, — Росин потянулся за вареным мясом, взял большой кусок и начал старательно объедать. — Рискованно туда-сюда через границу таскать. А вдруг найдет или узнают про казну такую? А вдруг ребята откажутся, и придется назад мешок везти? Нет, ни к чему. К тому же, для такого дела я хочу им два десятка стволов перебросить с готовыми пулями и изрядным припасом пороха. Таких пищалей, что мои мастера куют, в Европе днем с огнем не найдешь. К тому же, пристреляны они под этот порох, пищали. А здесь пока, как я заметил, прицелы на мушкетоны и пушки ставить пока не принято.
— Это уже тяжко, — согласился Зализа, тоже налегая на убоину. — Через заставу пищали провезти не дадут.
— Я пока ехал, вот что подумал, — продолжил Росин. — А не подбросит ли все это нашим друзьям Баженов, Илья Анисимович? Как он живет?
— В дочке своей души не чает, — зачесал в затылке опричник. — Ладью новую наконец-то купил, а полгода назад еще одну, и еще одну в Новагороде заказал… Я так мыслю, согласится он. Суда его по Оредежу каждый месяц до Каушты и назад ходят. Отчего и не забрать сверх товара еще кое-что, коли я попрошу? И торговать в Лифляндию он ходит, я знаю. Должен согласится!
— И когда мы это узнаем?
— Это сложнее, — вздохнул опричник. — К нему в Куземкино, до устья Луги, только по реке добраться можно. Зимой по льду я на своем туркестанце за два дня могу домчаться. А сейчас, на лодке… Это только в один конец неделя получится.
— Долго, — решительно мотнул головой Росин. — Полмесяца только ответа ждать! Я думаю, если мы хотим сделать все вовремя, груз Витя должен получить через месяц. Скажем, самое позднее: двадцатого сентября.
— Где?
— По уму, так как раз возле Эзеля свидание назначать нужно, чтобы ходить далеко не пришлось. Скажем, ганзейский город Гапсоль подойдет?
— Гапсоль, двадцатого сентября, — кивнул Зализа. — Хорошо, груз будет ждать их там.
— Точно? — недоверчиво склонил голову Росин.
— Я как тебя провожу, Константин Алексеевич, самолично сяду на баженовскую ладью, спущусь с ней по Луге и попрошу Илью Анисимовича пройти с ней до Гапсоля. Товар у него для такого плаванья всегда найдется, и мне он отказывать не станет. Так что, как в Каушту приедешь, проси весь свой товар загрузить на ближайшую ладью. И он приплывет туда, куда нужно.
— Ну, коли так, хорошо, — облегченно кивнул Росин. — Тогда все получится.
Он взялся за кубок, допил вино, заглянул внутрь.
— Постой! — спохватился опричник. — Я сейчас…
Он поднялся, быстрым шагом вышел за дверь, после чего вернулся с пузатой бутылкой чуть зеленоватого стекла, похожей на лабораторную колбу. Разлил немного плещущейся внутри жидкости по бокалам, кивнул гостю:
— Отведай, Константин Алексеевич…
Росин поднял кубок, принюхался. Пахло холодком и чем-то неуловимо знакомым. Опричник, решительноопрокинув кубок, вылил себе в горло содержимое. Гость, после короткого колебания последовал его примеру. Поначалу показалось, что он просто выпил холодной колодезной воды. А потом пищевод вдруг сообщил, что по нему стекает нечто жутко горячее.
«Водка! — сообразил он и лихорадочно принялся собирать с блюд и запихивать себе в рот закуску. — А то и вовсе спирт».
— То твои сотоварища в Кауште изготовили. И меня угостили.
— Что же ты… — Росин закашлялся. — Что же ты, Семен Прокофьевич… Монополия же государева на водку…
— То на торговлю запрет царский имеется, — поправил его опричник. — А для личного баловства делать запрещения нет. Твои бояре торговать этим и не стали. Сами иногда употребляют, да меня угостили. Ну что, боярин, еще по одной и в баньку пойдем?
— Давай, — решительно махнул Росин. — Сто лет водки не пил.
Глава 2. Каушта
Банька у опричника на этот раз оказалась неудачной. Протоплена слабо, вода не то чтобы холодная, но и не горячая, пара нет. Девок, спинку потереть — ни одной. Только и удовольствия, что окатиться от насевшей за долгий путь пыли, на выпить с хозяином еще по чуть-чуть «беленькой». А потом еще чуть-чуть, и еще… И кончилось все это тем, что проснулся он лежа голым поперек кровати, оказавшиеся в тени ноги и голову приятно холодило, а попавший под утренние лучи живот словно полыхнуло огнем. А голова…
Осторожно удерживая ее на плечах и избегая резких движений, Росин поднялся, оделся, спустился на первый этаж и вышел на крыльцо.
— Семен, — окликнул он своего холопа, достающего воду из колодца. — Седлайте, сейчас дальше двинемся.
— А что так рано, Константин Алексеевич? — услышал он молодой женский голос, оглянулся и приложил руку к груди, поскольку кланяться побоялся:
— Благодарствую за все, хозяюшка, но пора нам отправляться.
— Как же не поевши-то? — Алевтина поправила накинутый на волосы платок.
— Передай мои извинения Семен Прокофьевичу, хозяйка, но больно дело спешное у нас, — при мысли о еде Росин почувствовал, как его начинает мутить, и он убедительно добавил: — Своих сотоварищей я уже три года не видел. Сама пойми, боярыня. Невтерпеж.
Семен подвел к крыльцу оседланного скакуна, и Костя Росин торопливо поднялся в седло, пнул мерина пятками:
