Александр Прозоров - Люди меча
Опричник отпустил по домам всю дворню из местных смердов, пошедших к нему в холопы, дал крепостным, у кого не хватало коней, рабочих лошадей из своей конюшни, уговорил иноземцев из Каушты отпустить своих баб на подработки в своих деревни: снопы вязать, серпом жать хлеб в неудобьях. Разрешил боярским детям, уходящим в засеку к Невской губе обходиться в дозоре двумя воинами. У боярских детей беда та же, что и у него, и каждые руки на счету.
Впрочем, у некоторых дело и вовсе худо. Если опричник и его друзья — бывшие кожевенники из Углича, ныне тоже боярские дети, в севе и жатве ничего не понимая, с крепостных только оброк брали, то многие местные помещики завели еще и барщину. Теперь они в ужасе смотрели на колосящиеся чати, не зная, что с ними делать. Гнать крепостных на свои поля? Тогда они собственные отрезы сжать не успеют. Обозлятся на барина, да и уйдут в Юрьев день куда подальше. Ждать, пока смерды собственный хлеб уберут? Тогда свои поля осыпаются, останешься с пустыми амбарами.
Прямо беда какая — Бог богатый урожай послал… Испугавшись последней мысли, Зализа торопливо перекрестился на крест церквушки, стоящей за рекой, на холме, рядом с небольшой кленовой рожей, под кронами которой скрывалось кладбище.
— Благодарю тебя, Господи, за милость Твою к рабам грешным, за хлеб богатый, за солнце жаркое…
Тут он увидел выезжающий из-за дальнего березняка отряд верховых никак не менее десятка, причем каждый вел в поводу никак не менее двух тяжело нагруженных верховых коней. На миг в груди государева человека екнуло, и он схватился за саблю — но тут Зализа сообразил, что едут конники по уходящей к Новагороду тропе, а значит упущенными порубежным дозором врагами оказаться не могут.
Гости пересекли жнивье, спустились к обмелевшей реке, пересекли ее вброд. С одной стороны — все безбородые, яко немцы. С другой — кроме одного монаха одеты все, вроде, по-человечески, в рубахи и шаровары. Сабли на боках изогнутые, не палки прямые. Зализа тронул пятками бока своего туркестанского жеребца, двинувшись по тропке наперерез. Неизвестный отряд ненадолго скрылся за склонившимся над прибрежным обрывом рябинником, после чего снова появился — но уже на расстоянии десятка саженей. И вот тут все сразу встало на свои места:
— Константин Алексеевич?! Как? Откуда?
Не видевшие друг друга почти три года знакомцы съехались и, поддавшись порыву, обнялись.
— Как живешь, Константин Алексеевич? Как чувствуешь себя? Какими судьбами в местах наших? Почто в рясе путничаешь, ако монах сирый? Как жена? Дети есть? Ехал через Москву? Государя видел? Андрея Толбузина видел? А Батовых видел кого? Как они живут, какие от них вести? Да что ты остановился-то? Едем в усадьбу! Баню стопить велю, сбитеня с дороги попьете. А потом кваску из погреба, да с ледника.
— Так, — начал загибать пальцы Росин. — Живу я по-разному, но мне нравится. Детей нет, но будут, это мы еще в школе проходили. В рясе потому, что она мне нравится. Ехал через Москву, но царя не видел. С Андреем Толбузиным мы, почитай, неделю вместе пылились, Батовых никого не видел, и слыхать не слыхивал, что у них поместья вблизи Тулы. Баньку хорошо, но сбитеня не надо. Лучше сразу, квас. Что еще? А-а, дело какое… Чует моя душа, Семен Прокофье-вич, что про мое дело знаешь ты очень даже хорошо.
— А-а, ну да, — сразу сообразил опричник. — Это хорошо, что ты согласился, Константин Алексеевич. Без тебя дело пошло бы куда как тяжелее. А у меня сын родился!
— Да ну?! Первенец?
— Он самый. Но Алевтина вроде как еще одного вскорости обещает.
— Это дело, боярин, — похвалил Костя Росин. — Без детей дом — сирота.
Они неспешной рысью миновали зализинскую деревеньку Замежье, по накатанной телегами дороге обогнули лесную опушку, повернули в лес, перевалили пологий холмик и увидели впереди помещичью усадьбу — окруженную высоким частоколом, с обширным домом в два жилья и несколькими сараями.
— Вот и дома…
Усадьба выглядела словно вымершей; никто не суетился возле конюшен и опустевшего скотного загона, не следил за гуляющими по. двору курами, не стучал топорами возле поленницы. Разве только дремала на лавке старая бабка, да у частокола маленький пацаненок в длинной полотняной рубахе и без штанов старательно рубил деревянной саблей лезущий вдоль частокола из земли чертополох.
— Вот он, — спрыгнув с коня, с гордостью подошел к мальчонке опричник и подхватил того на руки. — Данилой назвали. Подвластный Богу.
— У тебя в порядке все, Семен Прокофьевич? — с тревогой оглядел Росин двор, выглядевший так, словно его бросили все обитатели кроме нескольких упрямцев. — Может, помочь чем нужно? Ты скажи.
— В общем, да, — кивнул хозяин. — Алевтина только спит, наверное. Трудно ей.
На счет холодного кваса Зализа гостей не обманул, но вот угощать пришлось скромно: пирогами, вареной убоиной, копченой рыбой, немецким вином. Мальчишкам из росинской дворни накрыла в людской нянька, отведшая малого к мамке в спальню, а блюда в трапезную носил и вовсе сам боярин.
— Не случилось чего у тебя? — опять, не выдержав, спросил Костя Росин. — Мы ведь все свои. С одного котла ели, вместе кровь проливали. Скажи, к чему скрывать? Свои мы ведь все, русские! В беде не оставим…
— О чем ты, Константин Алексеевич?
— У тебя усадьба выглядит, как тонущий корабль. Разбежались все, кроме капитана.
— А, это, — наконец-то сообразил опричник. — Тут уж ничего не поделаешь, так устроен мир. Весной в нем случается половодье, а осенью — урожай. Думаю, помочь в этом не в силах даже ты, Константин Алексеевич. Давай лучше выпьем за твое возвращение, боярин.
Они осушили кубки, закусив вино холодными пирогами, после чего Зализа поинтересовался:
— Ты когда в Ливонию собираешься, Константин Алексеевич?
— Сперва к своим в Каушту хочу заскочить, проведать. Как они там, кстати?
— Дурных вестей нет, Константин Алексеевич, а хорошие пусть они тебе сами рассказывают, — уклончиво ответил опричник. — Так когда поедешь?
— День туда, день обратно, день на Каушту, — вслух прикинул Росин. — Через три дня могу отправляться. Ты мне лучше скажи, Семен Прокофьевич, когда вы компанию свою начинать собираетесь? На какое время ребят нацеливать?
— Я так думаю, уборочную нужно закончить, к зиме подготовиться, коней подковать. Дождаться, пока зима реки и болота льдом закроет, чтобы к дорогам привязанными не быть. А хороший лед встает аккурат к декабрю. На декабрь мы уже и боярину Шуйскому ко Пскову сказали подходить, и мои охотники у стен Яма-города собираться станут. — Опричник вцепился зубами в пирог, откусил большой кусок, прожевал. — Потому мыслю, Константин Алексеевич, начинать друзьям твоим следует в ноябре. Чтобы свара внутренняя разгореться и панику посеять успела, а разобраться в ней никто не успел. Коли они месяца два али три продержатся, потом уже все равно будет, соберутся прочие земли Дерптскому епископству помогать, али нет. Мы там осесть успеем накрепко, и никакая сила нас не выковыряет.
