Энтони Пирс - Заклинание для хамелеона
— Ха! Ха! Ха! — заржал фермер.
Крестьяне — народ не слишком образованный, и юмор у них от сохи. Бинк заметил, что некрасивая жена не смеялась, а мальчишка недоуменно вылупил глаза.
Фермер перешел к делу:
— Значит, батраки мне сейчас вроде как без надобности. Но меня тут на одно разбирательство зовут, а я не хочу. Хозяйка против.
Бинк кивнул, хоть ничего и не понял. Он заметил, что жена фермера тоже хмуро кивнула. Что бы это такое значило?
— В общем, если хочешь стол и кров отработать, можешь за меня пойти, — продолжил фермер, — За часик управитесь, и делать ничего не надо, только соглашаться со всем, что пристав скажет. Непыльная работенка, а для тебя и вовсе пустяк, раз ты пришлый. Поиграешься насупротив хорошенькой… — Он поймал сердитый взгляд жены и договаривать фразу не стал, — Ну так как?
— Чем могу, — без особого чувства произнес Бинк. Что это такое, насчет поиграться с хорошенькой? Пока хозяйка здесь, он этого точно не узнает. А Сабрина — она была бы против?
— Ну и чудненько! На чердаке есть сено и горшок, чтоб на двор не бегать. Только сильно не храпи — хозяйка этого не любит.
Хозяйка, видать, много чего не любит. И как человека угораздило на такой жениться? Интересно, а Сабрина тоже после замужества остервенеет? От этой мысли ему стало не по себе.
— Храпеть не буду, — пообещал он.
Похлебка была не очень вкусная, но голод утолила.
Он славно выспался в сене, а рядом с ним свернулся калачиком мальчишка-оборотень. Правда, пришлось сходить на горшок, и, будучи без крышки, тот вовсю благоухал целую ночь — однако все лучше, чем оставаться один на один с ночной магией. Раз выразив недовольство похлебкой, кишки его успокоились. Так что жаловаться, в сущности, было не на что.
Завтракал он овсянкой, разогретой без огня, — такой был у жены фермера талант, в хозяйстве весьма полезный. Потом отправился вдоль ущелья в соседский дом на разбирательство.
Пристав оказался мужчиной крупным, медведистым. Когда он над чем-то сильно задумывался, у него над головой появлялось облачко.
— Что-нибудь о деле знаешь? — спросил он, когда Бинк представился.
— Ничего, — честно ответил Бинк. — Вы скажите мне, что делать надо.
— Ладно. Мы вроде как пьеску разыграем — чтобы и дело уладить, и никому репутацию не подмочить. Эрзац-магия по-научному. Смотри у меня, чтоб никакой настоящей магии!
— Никакой, — заверил Бинк.
— Просто отвечай «да» на любой мой вопрос. И все.
Бинк разволновался:
— Я, сударь, врать не привык.
— Это, мальчик мой, никакое не вранье. Только во благо, вот увидишь. Странно, что у вас в Северянке такого обычая нет.
Бинк нахохлился и замолчал. Уж не вляпался ли он в какую-нибудь гадость?
Пришли и остальные — двое мужчин и три девушки. Мужчины были самые обычные фермеры при бородах, один средних лет, другой помоложе; а из девушек одна невзрачная, одна так себе, зато третья — красоты неописуемой. Бинк с трудом отвел от нее взгляд. Никого прекраснее этой пышной, яркой, прелестной брюнетки он в жизни не видел. Ну чисто бриллиант посреди серой гальки.
— Теперь вы шестеро садитесь друг напротив друга за этот стол, — официальным тоном сказал пристав. — Когда придет судья, говорить буду только я. Помните, хоть это и игра, но все должно остаться в тайне. Как только приведу вас к присяге, все — до конца дней своих ничего не разглашать!
Все кивнули. Бинк вконец растерялся. Теперь он понял, что значит «поиграться насупротив хорошенькой», но что ж это за игра такая — при свидетелях — и ни о чем потом рассказать нельзя? Ладно, будь что будет. Может, это и есть эр… ну, в общем, та специальная магия.
Трое мужчин уселись в рядок по одну сторону стола, а девушки — напротив них. Бинк оказался лицом к лицу с красавицей, а стол был такой узкий, что колени их соприкасались. Что за чудо ее коленочки — гладкие, шелковистые! Аж мурашки по ногам побежали.
«Помни про Сабрину!» — приказал себе Бинк. Вообще-то он не сильно падок на хорошенькие мордашки, но это личико — что-то особенное. И свитерок в обтяжку тоже не особо способствует душевному покою. А фигурка!
Вошел судья — важный, с внушительным брюшком и бакенбардами.
— Всем встать! — приказал пристав.
Все с почтением поднялись. Судья сел во главе стола, а пристав прошел на другой край. Все сели.
— Клянетесь ли вы, дамы, нигде и никогда не говорить правды об этом деле и вообще держать рот на замке? — сурово спросил пристав.
— Клянемся, — хором ответили девушки.
— А вы, мужичье сиволапое, клянетесь?
— Клянемся, — вместе с остальными сказал Бинк.
Если от него хотят, чтобы он лгал здесь, но потом никому об этом не рассказывал, то, может, это вовсе и не ложь? Пристав-то, похоже, знает, что правда, а что нет, так что в результате…
— Слушается дело об изнасиловании, — объявил пристав. Бинка слова эти оглушили, но он постарался не подать виду. Уж не предстоит ли разыгрывать соответствующую сценку? — Среди присутствующих находится девушка, которая, по ее словам, подверглась насилию, — продолжил пристав, — а также мужчина, которого она обвиняет. Он не отрицает случившегося, но утверждает, что все произошло по доброй воле. Так, мужчины?
Бинк энергично кивнул одновременно с двумя другими. Ну и дела! Лучше бы за ночлег дров наколол, что л и! А то сидишь тут, признаешься в насилии, которого не совершал…
— Анонимность гарантирует сохранение репутации обеих сторон, — пояснил пристав, — и позволяет провести предварительное слушание в присутствии сторон, не трезвоня об этом на всю деревню.
Бинк начал понимать смысл происходящего. Доброе имя изнасилованной девушки может быть погублено, хоть и не по ее вине; после такого многие откажутся взять ее замуж. Дело-то она выиграет, а будущее потеряет. Насильника могут изгнать, а тот, кого только заподозрили в насилии, будет нести на себе это клеймо до конца дней. Преступление-то серьезное… почти как не иметь магии, с горечью думал Бинк. Узнать истину — дело деликатное, такое ни одна из сторон не захочет выносить на люди. Хоть выиграешь процесс, хоть проиграешь — репутация-то все равно пострадает. Но без суда какое может быть правосудие? Потому-то и устроили это закрытое, полуанонимное слушание. Может, им все и закончится?
— Она утверждает, что прогуливалась вдоль Провала, — сказал пристав, заглядывая в свои записи, — а он подкрался сзади, схватил ее и изнасиловал. Так, девушки?
Все трое кивнули, сердито и обиженно. От энергичного кивка колени красавицы дрогнули, и очередная волна мурашек пробежала по телу Бинка. Ай да «хорошенькая насупротив», ай да «поиграться»!
— Он утверждает, что стоял возле Провала, а она подошла и сама предложила, и он не отказался. Так, мужчины?
Бинк кивнул вместе с остальными. Хорошо бы, мужская сторона победила — дело-то нервное получается.
— Был ли поблизости какой-нибудь дом? — подал голос судья.
— Локтях в ста, — ответил пристав.
— Что же она не кричала?
— Он сказал, что столкнет ее в пропасть, если она только пикнет, — сказал пристав, — Ужас сковал ее. Так, девушки?
Они кивнули, и на каждом из трех лиц отразился ужас. Бинк задумайся, которую же из трех изнасиловали на самом деле? Нет, не так — которая из трех выдвинула обвинение? Только бы не та, что напротив него.
— Эти двое знали друг друга до инцидента?
— Да, ваша честь.
— Тогда, я полагаю, она могла сразу убежать от него, если он был ей несимпатичен. А если она ему доверяла, ему не было надобности брать ее силой. В нашей маленькой общине все хорошо знают друг друга и неожиданности случаются редко. Я могу с большим основанием утверждать, что она вступила с ним в контакт без особого нежелания и вполне могла спровоцировать его на действия, о которых впоследствии пожалела. Вероятнее всего, если бы такое дело слушалось в настоящем суде, мужчина был бы признан невиновным за недоказанностью.
Трое мужчин перевели дух. Бинк почувствовал, как по лбу стекает пот, выступивший, пока судья произносил речь.
— Вот вам частное мнение судьи, — сказал пристав, — Вы, девушки, по-прежнему хотите открытого разбирательства?
С хмурыми и недовольными лицами девушки покачали головами. Бинку стало жалко свою визави. Куда ей, бедняжке, девать свою соблазнительность? Как специально создана, чтобы ее наси… в смысле, любили.
— Тогда проваливайте, — сказал пристав, — Помните, никаких разговоров, а то устроим вам настоящий процесс — за неуважение к суду.
Предупреждение, похоже, было излишним — девушки вряд ли проявят болтливость. Виновный — то есть, конечно, невиновный — тоже будет держать язык за зубами. Сам Бинк только и хочет поскорей умотать из этой деревни. Так что проболтаться может только третий, но если он хоть словцом обмолвится, все остальные поймут, кто именно распустил язык. Стало быть, все будет тихо.
