Ольга Голотвина - Встретимся в Силуране!
Едва женщина сворачивает за угол, походка ее становится быстрой и упругой. Чуть ли не бегом спешит она к нише. Старуха все еще без сознания. Женщина-оборотень кладет поднос возле неподвижного тела и сразу уходит.
Придя в себя, старая рабыня приподнимается на руках, садится. Заметив поднос, расширившимися глазами шарит вокруг в поисках кубка. Не найдя, мучительным движением трет лоб...
Внезапно страдание и беспомощность сменяются в глазах рабыни твердой решимостью. Она поджимает сухие синеватые губы. По ее лицу можно прочесть, что никогда и никому не расскажет она о своей старческой слабости и о провалах в памяти...
Не успели потрясенные люди опомниться, как на смену видению пришла вереница других — мимолетных, но отчетливых и ярких.
...Вот в кругу придворных старый вельможа опускается на колени перед Нуртором, запрокидывает счастливое лицо. Король собственной рукой подносит к его губам кубок — тот самый, что внесла в опочивальню женщина-оборотень. Старец делает большой глоток — и падает мертвым. Придворные в смятении. Оброненный королем кубок катится к ногам принца Тореола. Тот в полной растерянности нагибается и поднимает кубок...
...Вот пещера. Перед бледным Отшельником сцепились ненавидящими взглядами оба принца.
«И ты, конечно, ни в чем не виноват? — издевательски спрашивает Нуренаджи. — Ты к королевскому кубку не прикасался? И яда туда не бросал, да?»
«Да, не прикасался! — запальчиво кричит в ответ Тореол. — И яда туда не...»
Договорить он не успевает: Отшельник, сраженный ложью — пусть ложью невольной, — падает на камни, бьется в корчах... Вот срываются с его уст слова, зашвыривающие несчастного принца в неведомую даль...
Но видения не обрываются. Забывшим обо всем на свете людям предстает дорога над обрывом и меднокосая красавица, с нечеловеческой силой толкающая в пропасть всадника с конем. Пустым взглядом провожает женщина сорвавшегося с кручи короля, а черты ее лица начинают оплывать, меняться... Вот она уже похожа на злодейку, что шагнула навстречу старой рабыне из темной ниши в дворцовом коридоре...
...А вот вновь та же дорога. Сумерки, но почему-то все можно отчетливо разглядеть. Трое молодых придворных, держа в поводу своих лошадей, о чем-то болтают. Поодаль на краю пропасти стоит принц Нуренаджи, вглядываясь вниз.
У самых его сапог из пропасти показалась рука, судорожно зашарила по камням. И почти сразу рядом с рукой возникло страшное, окровавленное лицо короля. Еще чуть-чуть, еще немного — и...
И тут принц изо всех сил ударил по израненной руке каблуком.
И все исчезло.
Потрясение, испытанное людьми, было так велико, что некоторое время никто не произнес ни слова, не двинулся... даже не дышал никто несколько мгновений. Лишь потом по толпе пронесся дружный выдох, изумленное «а-ах!» К нему присоединился даже Джилинер, который не сумел остаться холодным, отстраненным наблюдателем.
Талант Фаури был не только в том, чтобы заставить Время отдать свои тайны, но и в том, чтобы заставить людей поверить чарам Рыси. Никто из собравшихся в храме и вокруг него не усомнился в увиденном. Даже члены Стаи, уцелевшие после ночного разгрома, ни на миг не подумали, что на них навели лживый морок. И даже они, тайно подстрекавшие принца на захват престола, смотрели сейчас с яростным презрением: так мерзко выглядело преступление, вытащенное на солнечный свет из темных закоулков памяти убийцы.
Нуренаджи тоже увидел то, что всей душой хотел бы забыть. Увидел со стороны во всей неприглядности.
Убийца затряс головой, улыбнулся кривой недоверчивой улыбкой, пытаясь понять, наяву ли он, не страшный ли сон настиг его среди бела дня. Но беспощадные, обжигающие взгляды со всех сторон заставили его остро почувствовать реальность происходящего. Принцу показалось, что с него полосками сдирают кожу. Нуренаджи затравленно оглянулся на стражников — и понял: они видели то же, что и остальные...
Он шарахнулся в сторону — и налетел на слепого жреца.
Старик только что пережил двойное потрясение: он видел свершившееся преступление так ясно, словно глаза его были зрячими. И теперь обострившееся до предела нервное напряжение подсказало слепому, кто только что коснулся его плечом.
— Будь ты проклят... — прохрипел жрец. — Будь ты проклят до Бездны и за Бездной...
Страх, как скверное вино, ударил принцу в голову. Из хаоса мыслей выбилась одна: он в храме! Никто не посмеет тронуть его под этой кровлей!
Обведя площадь затравленным взглядом, Нуренаджи попятился. Он отступал до тех пор, пока не перестал видеть толпу... видеть глазами. Перед мысленным взором его все еще стояли суровые, непрощающие лица.
Это были люди, чьим королем он должен был стать. А теперь он потерял все...
Что-то твердое коснулось лопаток. Принц взвизгнул и извернулся, как крыса, которую задел чей-то каблук. Но позади оказалась всего-навсего колонна...
Нет, не «всего-навсего»! Колонна была черной!
И тут безумие взяло свое, хлынуло в гостеприимно распахнутые двери разума. И страх сменился лютой, сжигающей сердце злобой. И бешеной волчицей завыла душа.
Нуренаджи потерял все? Ну нет! У него осталась черная колонна. И несколько слов, сказанных дядей-королем на лесной опушке...
Никто на площади не понял, почему вдруг всех — от мала до велика — сковало странное оцепенение. Тело стало тяжелым, ноги вросли в землю, руки не поднимались. Гнетущее недоумение вырастало в ужас, но заорать во весь голос или броситься наутек не было сил. Даже дракон распластался на мраморных плитах — почему-то черная враждебная сила ударила по нему сильнее, чем по людям.
Этот кошмар начал медленными кругами расползаться от площади к городу. Его почувствовали матери у колыбелей детей, запертые в домах рабы, нищие на перекрестках... Невидимая волна неумолимо затопляла Джангаш.
И лишь один человек понял, что происходит.
Джилинер не слышал легенды о заточенном в черную колонну демоне. Но изощренным чутьем на чужую магическую силу почувствовал присутствие кого-то злобного и могучего. Настолько могучего, что сам он, Джилинер, показался себе мелким кусачим муравьем рядом с разъяренным медведем. И еще Ворон уловил непреклонное, неумолимое желание убивать. Не спеша, наслаждаясь каждой смертью отдельно. Всех, всех...
Город был обречен. Лишь один человек имел возможность спастись: сам Джилинер.
Негнущимися пальцами Ворон стиснул браслет на левом запястье. С первой попытки это ему не удалось, пальцы бессильно скользнули по зеркальной поверхности. Чародей тревожно глянул в сторону храма. Меж колонн уже завивались полосы черного тумана, похожие то ли на щупальца, то ли на клубок змей. Это зрелище так взволновало мага, что руки на миг обрели прежнюю силу — и браслет хрустнул под пальцами.
