Владимир Ленский - Пророчество Двух Лун
– Все битвы скоро прекратятся навсегда, – проговорил рыцарь Солнца, и его низкий голос слился с тонким голоском флейты, прокатился по площади и исчез, растворяясь в тишине.
И рыцарь Ночи загремел, погребая под своим криком эту тишину:
– Отчего бы нам не сразиться? Разве скоро наступит вечный мир?
– Мир падет, – донесся плач флейты. – Мир падет во прах. Не станет ни тебя, ни меня…
– Ни тебя, ни меня, – вторил рыцарь Солнца, и губы Гальена задвигались. Невольно он повторил:
– Ни тебя, ни меня…
– Ведь ты – только тень ночи небесной, а я – лишь солнечный блик на поверхности земли, – нашептывал, выплакивал рыцарь Солнца, и мужественный гром струн вступил при этих словах. – Мы принадлежим этому миру, мы часть его, ты и я, мы исчезнем вместе с ним.
– Мы исчезнем, – повторил Гальен. И с тоской огляделся вокруг, задержав взгляд на неподвижной фигуре в сером, что прижималась к несуществующим скалам.
И, словно ощутив на себе взгляд, фигура ожила и глухо проговорила:
– Смерть и тлен… Смерть и тлен…
– Сбывается старое проклятие сумерек! – закричала танцовщица с флейтой.
Она прошлась колесом по площади: апофеоз жизни и молодости, торжество юной силы. Мелькали ее руки, ноги, чуть согнутые колени, изящные узкие ступни, развевались ее одежды, совершенно обнажая ее всю, выше пояса, и вдруг между складок прозрачной туники проступало лицо с оскалом неестественной улыбки, а затем копна желтых волос вновь скрывала его.
– Проклятие сумерек! – кричала Ингалора.
– Проклятие сумерек, – тянул человек в сером, жмущийся к тени скал.
– Мрак и пламя, мрак и пламя… – стучали маленькие, пронзительно звучащие клавикорды, и внезапно Гальен догадался, что это за музыка: мелодия почти в точности описывала Аббану. Не такую, какой она стала, а такую, какой была когда-то. Сегодня была ночь, когда многие играли музыку, написанную Эмери, но лишь немногие из участников празднества знали об этом.
Рыцарь Ночи громко спросил:
– В чем заключается проклятие сумерек?
Музыка оборвалась, как будто судьба промолвила в мыслях своих: «Довольно!» и острым серпом обрезала чью-то жизненную нить.
В наступившем безмолвии тихо зазвучали слова – их произносил рыцарь Солнца, и радужный клинок медленно ходил над его головой, выписывая в темном воздухе странные узоры, от которых невозможно было оторвать взгляд:
– Раз в четырнадцать лет Ассэ и Стексэ сходятся в опасной близости. Одна из лун – твоя, она ярче светит в краях, где живут эльфы. Вторая луна любит заглядывать в лица спящих людей, и я охотно любуюсь ею, когда отдыхаю от своей солнечной службы. Но сегодня луны столкнутся. Прольется кровавый ливень, звезды не удержатся на небе… Ассэ уничтожит Стексэ, Стексэ сожрет Ассэ, и все живое умрет.
– Мне жаль, – сказал рыцарь Ночи, и рыцарь Солнца отозвался:
– Мне страшно.
Человек в сером развел в стороны руки, и выбежавшие на площадь танцовщики метнули в него кинжалы. Он без труда поймал летящие ножи за лезвия и, бессильно разжав пальцы, выронил их на мостовую. Танцовщики медленно наклонились, подобрали ножи и с опущенными головами разошлись.
Указав на него, рыцарь Ночи спросил:
– Он безумен?
Рыцарь Солнца ответил:
– Он несчастен.
Рыцарь Ночи сказал:
– Его горе пройдет вместе с нашим миром. Осталось недолго…
Рыцарь Солнца покачал головой:
– Его горе никогда не пройдет. Он останется на этой скале и будет созерцать открывшуюся перед ним пустыню, покрытую вечными сумерками.
Рыцарь Ночи закричал, обращаясь к серой тени:
– Хочешь умереть?
Тот не ответил.
Гальен подумал: «Нет, никогда! Но ведь это и невозможно – я не могу умереть…» И ему вдруг показалось, что разыгрываемая перед ним пьеса – ответ на самые безумные надежды, на самые отчаянные мольбы, устремленные в никуда.
Словно угадав, о чем думает зритель, стоящий связанным на телеге, рыцарь Солнца промолвил:
– Несчастный не сможет даже броситься со скалы – он прикован к ней невидимой цепью – собственной кровью. Он ступил на путь сумерек и теперь бессмертен…
– Опасное королевство – сумерки, – сказал рыцарь Ночи.
И тут телега дернулась. Стражники, видимо решив, что и без того слишком много времени потратили на представление, возобновили путь.
«Вот и еще одна вещь из бесчисленного множества тех, что мы видим в последний раз, – подумал Гальен. – Умереть и не узнать, чем закончилась пьеса…»
Сейчас ему это казалось самым несправедливым из всего, что его ожидало, и самым жестоким.
* * *
– Кажется, теперь мы можем считаться настоящими придворными, – говорил Ренье, набрасывая на плечи красный плащ. – Посмотри, так хорошо?
– Для чего ты вырядился? – осведомился Эмери. Он был одет почти буднично.
– Так. – Ренье двинул бровью. – Все-таки праздник.
– Ты сможешь веселиться, зная, что произойдет?
Ренье подошел к брату.
– Понятия не имею, – честно признался он. – Есть нечто отвратительное в смертной казни. Но не пойти я не могу.
– Талиессин никого не обязывал идти и смотреть на это, – напомнил Эмери. – Тебе вполне дозволяется отправиться в какое-нибудь другое место. Более веселое. Более интересное.
– Они убили ее… Я был там и не видел, как она умерла, – сказал Ренье тихо.
– Хватит твердить об этом, – рассердился Эмери.
– А ты зачем идешь?
– Из любопытства.
– Не ври, – с отвращением сказал брату Ренье.
– Клянусь тебе, из любопытства…
Ренье махнул рукой и не стал допытываться. Он и сам не мог бы объяснить, для чего ему видеть смерть Аббаны и Гальена. Может быть, для того, чтобы убедиться в том, что они действительно умерли, что Талиессин в последний миг не отменил своего страшного решения.
«Сегодня наступает день крови, – так сказал Талиессин, когда объяснял придворным, каким он видит праздник летнего солнцестояния. – Крови будет много. В том числе и моей. Каждый волен выбирать то, что ему хочется видеть. Я никого не буду осуждать за его выбор. Я не король, я только регент. Нравственные побуждения подданных меня не касаются, коль скоро это подданные грядущего короля, не мои. Я намерен следить лишь за тем, чтобы в королевстве моего будущего ребенка был порядок».
Талиессин удивился, узнав, что братья решили отправиться смотреть на казнь.
– Тебе это интереснее, чем новая пьеса Лебоверы? – спросил Талиессин у Ренье, подойдя к братьям и заговорив с ними вполголоса.
– Я хочу проститься с Аббаной, – сказал Ренье. – И с Гальеном. Когда-то мы были на одной стороне.
Талиессин пренебрежительно махнул рукой.
– Убийцы всегда скучны, Ренье, можешь мне поверить. Посмотри на меня – и увидишь всех убийц, какие есть в мире.
