Дмитрий Скирюк - Драконовы сны
– Что стряслось?
– Не знаю! – крикнул он, запихивая непослушное весло в уключину. – Бьёт колокол. Яльмар говорит, что там мель, какие-то пески…
– Пески… Мели Гудвина?! – Вильям сделался лицом белей своих бинтов.
– Да, точно, мели Гудвина, – весло наконец-то встало на место, травник уселся и принялся грести, в меру сил стараясь попадать в общий ритм. Раненая рука заболела пуще прежнего, весло пружинило и вырвалось из рук.
– Мы пропали, – простонал бард, бессильно опустившись на скамью. – Если это так, тогда мы пропали…
– Не хнычь, бери весло! – рявкнул травник. Очередная волна ударила в борт, и брызги окатили их обоих с ног до головы. – Греби, мать твою! Греби!!!
Теперь корабль шёл наперерез волне и ветру, качаясь вдоль и поперёк. Яльмар передал руль Хуфнагелю, погрозил ему для верности кулаком размером с барабан и тоже сел за вёсла. Гребли все, даже Герта. Лицо Вильяма покраснело от натуги, толстяк Винцент хрипло ругался через стиснутые зубы. Раненых оставили на попеченье Орге – маленький гном, несмотря на свою силу и выносливость, не доставал до весла. Тила Яльмар тоже отогнал присматривать за Риком.
– Что всё это значит? – спросил Жуга у Вильяма. – Что там такое?
– Гудвин сэндс… – мучительно выдохнул тот в коротких паузах между гребками. Вытер о плечо солёные брызги со щеки. – Сэр Гудвин… пожиратель кораблей…
– Что?
– Ничего… Там мель, движущиеся пески. Засасывают всё, что туда попадает. Там ежегодно гибнут корабли, оттуда… невозможно выбраться. Там, друг на друге лежат когги и драккары викингов, дромоны… и шебеки рыцарей, рыбачьи баркасы и шнявы, а ещё глубже, придавленные их весом… покоятся римские триремы и плоты самых первых мореходов… Там… смерть…
За цветистым слогом барда не сразу улавливался страшный смысл сказанного. Вильям остался верен себе – даже в минуту опасности поэт в нём пересиливал человека. Тем не менее, травник похолодел.
– А кто звонит в колокол?
– Никто. Это плавучий маяк… Уже наверное, третий или четвёртый… Не знаю, сколько их было, их все поглотили пески… Раскачивает волнами… Звонит… Предупреждает об опасности… – Вильям на краткое мгновение примолк, затем втихую истерически хихикнул. – Сказать по-честному, Жуга, хоть и не хочется, а только мы – в глубокой жопе.
– Ничего. Бездонных задниц не бывает, авось выберемся… Греби!
Миновал час. Потом другой. Занимался медленный морской рассвет. Мореходы постепенно выбивались из сил. Яльмар грёб так, что трещало весло, и то и дело оглядывался. Судя по выражению его лица, дела обстояли всё хуже и хуже. Несмотря на все усилия гребцов звон страшного колокола приближался. Ветер не утихал, тёмные валы, казалось, стали ещё выше.
– Не выгребем, – пробормотал он. – Шторм гонит нас обратно. Чёрт! Не может быть, чтоб дважды так не повезло. Ах, Рэйо, Рэйо… Жуга! Ты слышишь меня? Ты можешь что-нибудь сделать?
Тот не ответил. Герта взглянула на Яльмара, молча покачала головой. Во взгляде её была лишь пустота и обречённость.
– Такой шторм нам не унять, – сказала она.
– Жуга!
– Яльмар, это бесполезно! Никто не сможет проделать такое!
– К чёрту! – травник вдруг встал и отбросил весло. Рванул завязки на груди, одним движением сбросил меховую куртку, свитер и остался в одной рубахе. Набрал полную грудь воздуха, подставил брызгам лицо, с шумом выдохнул. Раскинул руки, балансируя на палубе, закрыл глаза. На краткое мгновение он сосредоточился, собираясь с мыслями, и страшным срывающимся голосом стал выкрикивать заклинания.
– Прекрати! – вскричала Герта. – Прекрати, ты убьёшь себя!
Но травник её уже не слушал. Слова летели в темноту, каким-то непонятным образом вплетаясь в грохот бури, сливаясь воедино с ней. Заклятие было сложным, в несколько ступеней, со множеством «хвостов» и огрехов, но оно действовало. Здесь не могла помочь любая школа, Жуга импровизировал, подхватывал ритм шторма, изменял его, ослаблял, усиливал, сам становился этим ветром, этими волнами. Каждый звук ударял, как плеть. Гертруда отказывалась верить собственным глазам, хотя прекрасно понимала, что он делает.
Травник ворочал горы.
На топе мачты загорелись призрачные голубые огоньки, мореходы разразились криками ужаса. Ветер закружил, завыл, захохотал, луна вышла из-за туч и спряталась опять. Корабль закружило. Недалеко от кнорра прямо в воду ударила молния, затем ещё одна и ещё. Оглушительным раскатом грохнул гром. Казалось, что две бури объединили свои силы, чтоб разломать корабль, на палубе которого стоял и ткал заклятие шторма маленький, насквозь промокший, ослеплённый молниями человек.
– Получается! – закричал подобравшийся к травнику Орге. – Клянусь Имиром, Жуга, у тебя получается!
Ревущий водокрут утих. Ветер менял направление. Волны закурчавились пеной. Буря уходила на север. «Парус! – вопил Яльмар. – Ставьте парус, сукины дети!» Это было последнее, что Жуга услышал в эту ночь.
Дальше была темнота.
Осколки
Есть странствия и странствия. Ещё никто не сумел определить различия в этих странствиях.
Лецзы Защита РазбойниковПортовый Лондон – каменная набережная и грязный, угрюмый ряд причалов на Темзе таял в тумане. Рыжеватый, липкий, ни на что не похожий, туман застилал всё вокруг, пропитывал одежду, стекал водою в сапоги. Силуэты кораблей казались плоскими и размытыми, глаз видел их нечётко, будто через слой воды. Мираж, внезапно всплывший в темноте пропавший остров, затонувшая земля, обитель призраков и снов.
Туман и ночь.
Британия.
Зима.
Портовая таверна с якорем на вывеске обслуживала посетителей всю ночь. Мерцающий огонь её фонаря манил и привлекал заблудших во тьме как маяк. Всем, у кого в кармане завалялась пара медяков, а в сердце поселилась меланхолия и сырость, «Адмиралтейский Якорь» предлагал простой и действенный набор лекарств – огонь, горячий грог, нехитрая еда и долгий разговор под зажжённую трубку. Таверна была низкого пошиба, портовые чинуши и агенты-перекупщики смотрели на неё свысока и брезговали заходить, но лоцманы, вернувшиеся с выручкой китобои и ошиваюшиеся без дела матросы и грузчики считали подобный курс лечения вполне приемлемым для тела и не слишком обременительным для кошелька. Подобная публика бывала шумноватой, однако сегодня здесь было тихо – два матроса, не дошедшие домой, два докера и какой-то малый неизвестного занятия, уснувший прямо у камина. Из трубы вился дымок. Три облезлых собаки неопределённой породы и такой же неопределённой масти расположились у крыльца в надежде на случайную подачку, роняли слюну и жадно принюхивались к запаху гороховой похлёбки, сочившемуся из-за неплотно закрытых дверей. Внезапно одна из них вскинула голову, а вслед за ней насторожили уши две другие. Со стороны набережной послышались шаги. Людей было много, и псы без лишней суеты поспешили освободить дорогу: собаки по собственному опыту знали, что лай и шум хозяин «Якоря» не приветствовал.
