Мэрион Брэдли - Лесная обитель
– Ты, кажется, служил под командованием Агриколы в Каледонии…
Гай заморгал от неожиданности, сообразив, что к нему обращается один из пожилых мужчин. Заметив на тунике своего собеседника широкую пурпурную полосу, он выпрямился и расправил плечи, как перед старшим по званию, отчаянно пытаясь вспомнить имя этого человека. Почти все друзья хозяина дома принадлежали к сословию всадников; заполучить гостя-сенатора – большой успех с его стороны.
– Да, господин, мне была оказана такая честь. Я надеялся, что у меня будет возможность нанести ему визит здесь, в Риме.
– По-моему, он сейчас живет в своем родовом поместье в Галлии, – неопределенно заметил сенатор. Его зовут Марцелл Клодий Маллей, вспомнил Гай.
– Трудно представить, чтобы он отдыхал. – Гай широко улыбнулся. – Я думал, он где-нибудь воюет, расправляясь с врагами Рима, или устанавливает Pax Romana[18] в одной из провинций.
– Да, верно, это ему больше подходит. – Тон сенатора заметно смягчился. – Но я посоветовал бы тебе выражаться менее откровенно, пока не убедишься, что все в компании согласятся с тобой…
Гай застыл в напряжении, вновь подумав про скользкий лед, но Маллей продолжал улыбаться.
– В Риме немало людей, которые по достоинству оценивают талант Агриколы, талант, вызывающий еще большее восхищение каждый раз, когда приходит сообщение об очередной неудачной кампании кого-нибудь из наших полководцев.
– Тогда почему же император не использует его талант? – спросил Гай.
– Потому что победы римского оружия не так важны, как сохранение власти императора. Чем больше людей требуют, чтобы Агриколу назначили командующим, тем подозрительнее становится «государь наш и бог» Через год ему предстоит получить должность проконсула[19], но при существующих обстоятельствах друзья должны бы посоветовать ему отклонить такую честь.
– Понятно, – задумчиво промолвил Гай. – Агрикола – слишком честный и добросовестный человек, чтобы умышленно исполнять свои обязанности плохо. Ну а если он добьется успеха, император решит, что тот посягает на его власть. Что же, в Британии его деяния всегда будут поминать добрым словом, независимо от позиции Рима.
– Тацит был бы счастлив услышать такой отзыв, – заметил Маллей.
– О, так ты с ним знаком, господин? Мы вместе служили в Каледонии.
Разговор вылился в обычное обсуждение перипетий северной кампании, о которых сенатор был неплохо осведомлен. И лишь когда гостей пригласили в сад посмотреть выступление танцовщиц из Вифинии, беседа между Гаем и сенатором вновь приобрела доверительный характер.
– Через три недели я намереваюсь устроить небольшой прием… – Маллей по-дружески положил руку Гаю на плечо. – Ничего особенного, просто приглашу нескольких человек, с которыми, на мой взгляд, тебе было бы интересно познакомиться. Могу я надеяться, что ты почтишь мой дом своим присутствием? Корнелий Тацит тоже обещал прийти.
С того дня Гай по-новому взглянул на многочисленные приемы и развлечения, которые уже начали его раздражать, словно ему наконец-то удалось проникнуть за занавес, которым римское общество отгородилось от посторонних. И пусть люди, с которыми он общался, составляли лишь одну небольшую часть этого общества, и скорей всего, с ними небезопасно было водить знакомство, все же это лучше, чем умирать от скуки.
Несколько дней спустя двоюродный брат Лициния, прозванный Вороном, повел Гая на игрища. Состязания должны были состояться на новом стадионе, который Домициан строил на том самом месте, где когда-то возвышался вычурно-пышный дворец Нерона.
– А вообще-то закономерно, что стадион решили построить именно здесь, – заметил Ворон, когда они заняли свои места на трибунах, отведенных для всадников, – поскольку Нерон сам устраивал такие зрелища, о которых до него в Риме и помышлять никто не мог. Особенно когда он пытался убедить народ, что виновниками великого пожара являются члены той чудной иудейской секты… ну, ты слышал, христиане.
– И это действительно сделали они? – Гай огляделся вокруг. Они прибыли на стадион в перерыве между боями; рабы засыпали пятна крови на арене чистым песком.
– В этом городе, юноша, пожары вспыхивают сами собой; не нужно никаких диверсий, – криво усмехнулся спутник Гая. – Как ты думаешь, почему в каждом районе есть своя пожарная команда и мы все так охотно даем средства на ее содержание? Но тогда пожар случился знатный, и императору нужно было срочно найти козла отпущения, чтобы люди перестали говорить о том, что он причастен к бедствию!
Гай внимательно посмотрел на своего собеседника.
– А все ради того, чтобы выстроить новые здания, юноша, новые здания! – объяснил Ворон. – Нерон вообразил себя архитектором, а владельцы домов, которые стояли в той части города, где начался пожар, не хотели продавать свою собственность. Но огонь перекинулся и на другие районы, его долго не удавалось затушить, и императору нужно было свалить вину на кого-нибудь. Игрища он устроил тогда кошмарные – участники боев были абсолютно не обучены драться. Он выгнал на арену бедолаг, которых убивали, как ягнят.
Все-таки хорошо, что Синрик сбежал от меня, с облегчением подумал Гай. Он немало насолил Риму, и его обязательно прислали бы сюда, а Синрик не заслуживает такого позора, хотя, конечно, он далеко не ягненок – скорее уж, волк или медведь.
Взревели трубы; зрители, до отказа заполнившие стадион, заволновались в ожидании нового представления. Сердце Гая учащенно забилось. Как ни странно, обстановка на стадионе в эти минуты напоминала тревожное затишье перед сражением. Впервые он сидел в гуще многотысячной толпы, разжигающей себя в предвкушении кровавого зрелища. Но на войне обе враждующие стороны подвергаются одинаковой опасности, здесь же римляне приносили в жертву кровь других людей, а не свою собственную.
В Британии Гаю, разумеется, не раз приходилось видеть, как стравливают медведей, – подобными представлениями развлекали легионеров. Специально для игрищ в Рим завозили диких зверей, и за схватками некоторых пар наблюдать было и вправду интересно – например, бой льва с жирафом или дикого кабана с пантерой. Родственник Лициния рассказал Гаю, что однажды на арене дралась беременная свинья, которая в конце концов тут же и опоросилась в предсмертных судорогах. Но в эти послеобеденные часы все с нетерпением ждали, когда на арену выйдет самый опасный зверь – человек.
– Вот теперь мы увидим настоящее мастерство, – сказал Ворон; показательные поединки закончились, и на середину арены, поблескивая смазанными маслом телами и доспехами, торжественно прошествовала первая пара гладиаторов. – Только ради этого зрелища и стоит приходить на игрища. Когда на арену выпихивают необученных пленников или преступников, а бывает, даже женщин и детей, – это просто бессмысленная резня. А вот сейчас, к примеру, перед нами самнит[20] и ретиарий[21]… – Спутник Гая указал на первого гладиатора в наголенниках и в шлеме с султаном. Забрало опущено, в руках – короткий меч и большой прямоугольный щит. Его соперник, более легкий и подвижный, был вооружен сетью и трезубцем.
